Фелис Пикано - Приманка

Но он не мог шевельнуться. Новая волна образов, звуков, запахов, вкусов, чувств — сперва снаружи, потом внутри, потом опять снаружи — начинала собираться вокруг него, набирала мощь, разрасталась внутри до пика. На этот раз он не стал сопротивляться, позволяя себе соскользнуть прямо во тьму, которая оборачивалась такой сияющей белизной…

Он пришёл в себя как раз вовремя, чтобы заметить: пока его уносило в белизну, вокруг его физического тела что-то изменилось. Огромный зал вокруг него вдруг разразился рёвом удовольствия и одобрения. Ноэль открыл глаза, увидел Алану, её лицо менялось ежесекундно под его взглядом, и понял, что она жестом предлагает ему посмотреть туда же, куда смотрит сама. Как и все остальные. Над ними, в нескольких футах над головами, но в другой части танцпола — достаточно далеко, чтобы он мог ясно разглядеть очертания — плыл огромный серебряный восьмиугольный воздушный шар. Он менял форму, как всё и все вокруг. Нет. Это не воздушный шар. Поверхность твёрдая, отражающая — сплошь зеркала. Это был восьмиугольник, и он не утратил своей формы, даже начав меняться; верхняя часть отделилась, и Ноэль понял, что это одна из тех зеркальных комнат, которые Эрик показывал ему на планах. (Эрик. Где Эрик? Почему он не здесь, где ему место, почему не делит с Ноэлем и Аланой их триединство?) Комната раскрывалась, вращаясь, панели стен медленно опускались, словно гигантский бутон, расцветающий навстречу жаркому солнцу, чтобы явить сокрытый внутри диковинный секрет.

Секретом оказался стоящий человек. Нет, не просто человек, а Виина Скарборо: одна рука на выставленном бедре, обтянутом серебряной парчой, другая, с длинным серебряным ногтем, взмахами прорезала воздух, и хлопья серебра разлетались от её лица и обведённых серебром глаз; в свете стробоскопов всё вибрировало в едином ритме, сплавляя все чувства в одно. Потом разделяя. Зловещий атональный высокий звук пронзил гремящую и пульсирующую музыку вокруг Виины, её серебряные губы раскрылись, и она запела, закричала, завизжала, загудела, потребовала: «Соберись, детка, я говорю тебе, соберись!»

Толпа взревела, узнавая одну из своих любимых песен; а серебряный сноп звука, вырвавшийся у Виины, врезался Ноэлю между глаз, и он почувствовал, как его «я» рассыпается осколками на ещё одном пике ослепительной белизны…

Снова прийти в себя. И вновь провалиться в белизну. Пока наконец и здесь не нашёлся ритм, и Ноэль не мог бы сказать, почему никогда раньше не знал такого удовольствия, такого чистого физического, умственного, эмоционального наслаждения.

Алана каким-то образом вывела их к краю толпы. По-прежнему не отпуская его, по-прежнему следуя за музыкальным ритмом, она вытащила их обоих на свободное место у стены. Он позволил ей вести себя, держась за её вытянутую руку, которая всё время менялась и становилась змеёй, веткой, цветком, лепестком, кожаным ремешком, изогнутым куском металла, опять рукой, потом ладонью. Алана улыбнулась, протянула руку, потрогала его лоб. Он почувствовал жар её кожи, потом прохладу, потом как она тает и сливается с ним, соприкоснувшись, там, где они боком прижимались друг к другу. Он видел Виину в костюме Серебряной королевы Галактики: она кружилась, раскачивалась, размахивала рукой, выкрикивая последние слова, — и замерла, каменея, а лепестки вокруг неё начали медленно подниматься, и толпа разразилась криками, затопала, возвращая ей то, что она им только что подарила.

Ноэль закрыл глаза, чтобы передохнуть. Свет внутри теперь стал приглушённым. Его было легче переносить.

Он почувствовал чьё-то прикосновение, кажется, кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза, повернулся и увидел рядом знакомое лицо. Кэл. Кэл Голдберг. Менеджер. Он махал Ноэлю, увлекая их с Аланой за собой, пробираясь по боковой дорожке, запруженной стиснутыми вместе людьми, которые не прекращали танцевать, к другой стене, потом вверх на полдюжины ступеней, и внезапно не стало ни слепящего света, ни впивающегося в клетки звука. Ноэль обернулся, чтобы убедиться, что Алана с ним. Дверь была закрыта.

Они оказались в большом отделанном плюшем кабинете с диванами, креслами и кофейными столиками. Одна из стен, та, где они вошли, была целиком сделана из стекла и выходила на клуб, где по-прежнему безумствовала вечеринка. Внутри комната была тихой, словно её запечатали герметично, спокойной и безмятежной, как заводь. Ноэль различал других людей, они сидели в крутящихся креслах: Рик, снова Кэл. Ещё кто-то, кого он не знал, должно быть, из числа их друзей.

Алана мягко стряхнула его руку и упала на диван, жестом предлагая Ноэлю последовать своему примеру. Он осторожно устроился на подушках. Каждый предмет приходилось разгадывать, определять, называть заново, словно он впервые в жизни видел диван, кресла или людей.

— Я увидел вас внизу, — объяснил Кэл. — Подумал, может, вы хотите передохнуть. Выпьете чего-нибудь?

— Воды, — сказала Алана. Ноэль кивнул, голос к нему пока не вернулся.

— Ты раньше не триповал, — сказала ему Алана.

Она не спрашивала. Похоже, это было очевидно.

Ноэль попытался заговорить и наконец обрёл голос.

— Так — никогда.

Ему хотелось рассказать ей обо всём, что он узнал, обнаружил, почувствовал, ощутил, увидел с тех пор, как они спустились с эскалатора. На это ушли бы недели, решил он, может быть, даже месяцы.

Ему вдруг вручили стакан воды. Его трёхмерность на миг выбила Ноэля из колеи; он казался живым. Но он видел, как стакан взяла Алана, и сделал всё в точности, как она. Было странно. Он смотрел в воду и видел, что она кишит множеством микроскопических живых существ. Но Алана пила. Он выпил тоже. Никакого вкуса. Ощущение было странным. Льющаяся в горло вода снова казалась живой.

— Данной мне властью объявляю эту вечеринку удавшейся на все сто, — произнёс Рик Чаффи, особенно сильно растягивая слова. С чего вдруг, подумал Ноэль и посмотрел на Рика. Глаза у того сияли — он загрузился. У него самого, наверное, глаза сейчас такие же.

— Раз так, я тут больше не нужен, — тихо сказал Кэл. — Пойду домой.

— И пропустишь остальное?

— Я видел множество вечеринок, дорогуша. И ещё много собираюсь увидеть.

Они засмеялись, ликуя, рассказывая друг другу, что их труды были не напрасны.

По зеркалу постучали. По другую сторону стекла любовник Кэла, Берт, заглядывал внутрь, хотя ничего не мог разглядеть, и размахивал рукой по кругу.

Кэл впустил его, а с ним шестьдесят секунд музыки, света и яростной жары. Ноэль сказал «привет». Приветствиями обменивались все. Потом Ноэль решил, что должен сказать что-то очень важное Алане, повернулся к ней, но она, казалось, отдыхала, уплывала, глаза её были закрыты. Ничего, это подождёт. Он тоже откинулся на спинку дивана, глядя за стекло под разговоры остальных и чувствуя, как внутри него кислота поднимает очередную волну. Его вновь унесло в тёплую арктическую белизну.