А. Й. Казински - Последний праведник

Широкий пляж у Северного моря казался неприветливым, маленькие ручейки и озера вгрызались в песок. Нильс с Ханной переступали через них, в то время как ветер отчаянно пытался сбить их с ног. Ханна засмеялась.

— Почему ты смеешься?

Она не могла остановиться.

— Нет, ну почему ты смеешься?

Она продолжала хохотать, зажимая рот ладонью. Они пошли дальше, Ханна сдавленно хихикала на ходу.

Может быть, он и правда выглядел по-идиотски.

Северное море

В гостинице пахло детской экскурсией: взятыми в дорогу бутербродами и влажной верхней одеждой. Стены, как и полы, были деревянными, увешанными исключительно морскими пейзажами, как будто мало было того, что море начиналось прямо за дверью. За стойкой регистрации было пусто, и Нильс стал искать звонок, по которому можно было бы ударить почти наверняка отмороженной рукой, но тут за его спиной выросла девушка.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Добрый вечер. — У Нильса так замерзло лицо, что на нем не двигался ни один мускул. — У вас открыто?

— Круглый год. На сколько ночей вы хотите остановиться? — Она зашла за стойку.

— Э-э… — протянула Ханна, глядя на Нильса.

— Пока пять, — ответил он. — Там посмотрим.

Девушка не отрывала глаз от экрана компьютера.

— Один номер?

— Нет. — Нильс поймал и удержал взгляд Ханны. — Нет, два отдельных.

Окно выходило на море. Стул, простенький стол, шкаф, толстый красный ковер. Нильс прилег на мягкую скрипучую кровать. Лежать на ней было все равно что в гамаке, но сейчас это его не беспокоило. Он закрыл глаза, перевернулся на бок, подтянул ноги, подложил под голову руки вместо подушки и представил, что кто-то смотрит на него сверху — может, он сам, может, какая-то птица. Надо было бы выйти в ванную и проверить, как там отметина на спине, но он сразу же прогнал эту мысль и погрузился в провисший матрас еще на пару сантиметров. Сон перебивали другие мысли: о матери, о климатическом саммите, об Абдуле Хади. Слова священника: «Мама, но что, если у чудовища тоже есть мама?»

— Нильс?

Голос издалека. Разве он заснул?

— Нильс.

Голос Ханны из коридора:

— Нам надо поужинать. Давай в ресторане через десять минут? Это на третьем этаже.

— Хорошо, — сказал он, опираясь на локти. — Через десять минут.

Ресторан был весь из белого крашеного дерева. На стенах висели высушенные цветы, растущие на побережье Северного моря, на окнах — рождественские украшения. Кроме них в зале никого не было. Ханна появилась из дальнего конца ресторана, и Нильсу показалось, что она пришла уже давным-давно, но специально ждала за кулисами, чтобы выход получился эффектным, — и что она изменилась.

— Ты уже заказал? — спросила она.

— Нет. Официантка здесь та самая девушка, которая нас регистрировала. Повар наверняка она же.

— И директор гостиницы.

Они рассмеялись. Девушка подошла к их столику.

— Вы решили, что будете заказывать?

— Мы выпьем для начала.

— Белого вина, — сразу вставила Ханна.

— У вас есть какие-то предпочтения?

— Несите лучшее, что у вас есть, — сказал Нильс, улыбаясь девушке. — Если на выходных все равно наступит конец света, почему бы не выпить самого лучшего?

— Я не понимаю, — сказал девушка, смущенно глядя на него.

— Ничего, я тоже не понимаю.

Неуверенная улыбка и смешок, потом девушка исчезла.

— Ну и зачем заставлять ее нервничать? — сказала Ханна.

— А почему бы ее не предупредить? Может быть, ей нужно что-то успеть.

— Об этом мы тоже разговаривали в институте.

— О конце света?

— Ну да. Мы же сидели, таращились в космос и все время видели выключающиеся солнца или сталкивающиеся друг с другом галактики.

— И метеориты?

— Их немного сложнее заметить. Когда у тебя такая работа, тебе постоянно напоминают о конце света. Хотя, к счастью, и о рождении новых вселенных тоже.

Девушка вернулась и разлила по бокалам вино. Когда она ушла, за столом воцарилась уютная тишина, которую Нильс вдруг разрушил, произнеся:

— Твой сын.

— Да. Мой сын. Мой любимый сын.

Может быть, он уже пожалел, что об этом заговорил, но было поздно. Взгляд Ханны стал отсутствующим, но она все-таки сказала:

— Он покончил с собой.

Нильс рассматривал столешницу.

— Йоханнес был вундеркиндом. Невероятно одаренным.

Она пригубила вино.

— Сколько ему было лет?

Она сделала вид, что не слышит.

— Но у него появились симптомы расстройства личности. У него была шизофрения. Понимаешь?

— Да.

— В тот день, когда ему поставили диагноз в больнице Биспебьерг, на нас с ним как будто обрушился весь мир.

— А твой муж?

— Я не помню, где он тогда был. Каждый раз, когда ему казалось, что все становится слишком сложно, он всегда организовывал себе лекции где-нибудь подальше. Знаешь, что он сказал мне по телефону, когда я сообщила ему о диагнозе?

— Нет.

— «Ну, Ханна, по крайней мере теперь мы знаем, в чем дело. Мне нужно бежать, у меня встреча».

— Я тебе очень сочувствую.

— А может, и хорошо, что он так сказал. Его тактика борьбы с проблемами никогда не менялась: делать вид, что ничего не произошло. Так что в этом смысле рядом со мной всегда было хотя бы что-то постоянное: сам Густав.

— Мальчика положили в больницу? Йоханнеса?

Она кивнула. Пауза получилась такой долгой, что Нильс подумал было, что тема закрыта.

— Да, я отдала его на волю больницы и своих воскресных визитов. Там его и заперли.

Снова пауза, еще длиннее, чем раньше, и на этот раз крайне неловкая.

— Ты знаешь, когда он повесился? В какой именно день?

Нильс продолжал смотреть в стол.

— В тот день, когда Густав получил Нобелевскую премию. Самое ясное сообщение, которое сын может послать своим родителям: поздравляю, вы меня предали. В статье о нашей семье в Википедии, правда, эта история никак не фигурирует.

— Ну, ты не должна так думать… — Нильс и сам слышал, как неестественно звучат его слова.

— Поначалу я мечтала только о том, чтобы исчезнуть.

— Покончить… жизнь самоубийством?

— Я не заслуживала жить. Я даже таблетки уже раздобыла и все распланировала.

— Почему ты передумала?

— Не знаю. Просто передумала — и все. Может быть, чтобы я смогла… — Она запнулась.

— Что, Ханна?

— Чтобы я успела встретиться с тобой, Нильс, — она подняла на него глаза. — Сделать что-то правильное.

Нильс хотел что-то сказать — он просто обязан был что-нибудь ответить, — но Ханна накрыла его ладони своими, и все слова стали пустыми и ненужными.

Ветер с Северного моря терзал старенькую гостиницу. Когда Ханна и Нильс вышли из ресторана, чтобы спуститься в свои номера, Нильс подумал, что если ветер так и будет толкаться в стены гостиницы всю ночь, к утру она окажется в Копенгагене. Не исключено, что он подумал это вслух, потому что Ханна фыркнула и сказала: