Гордон Стивенс - Проклятие Кеннеди

Майерскоф тоже был осторожен, даже имел свою маленькую агентурную сеть — людей в организациях вроде Федерального банка и Конгресса, которые доносили ему, если кто-нибудь начинал интересоваться его фондами. Не то чтобы они знали, на кого работают; да и следили они, как правило, не за конкретными счетами. Скорее, это походило на бывшую советскую или восточногерманскую систему: сообщали обо всем сразу. А уж потом Майерскоф и его команда просеивали информацию, отбирая нужные сведения. Бретлоу все это не слишком нравилось: Майерскоф никогда не был оперативником и не мог бы им стать, у него не было инстинкта, подсказывающего, когда начинает пахнуть жареным и наступает пора сматывать удочки. Но покуда Майерскофу везло в округе Колумбия, он вел себя смирно и не совал носа не в свое дело.

— Есть проблемы? — спросил Бретлоу.

— Так, мелочь, — ответил Майерскоф. — Разберусь за пару часов.

— Как там «Небулус»?

Один из ключевых счетов в Лондоне.

— «Небулус» в порядке.

— Что-нибудь еще?

Майерскоф покачал головой.

Бретлоу закончил совещание, пригубил шестую за это утро чашку кофе, закурил очередную сигарету «голуаз» и начал готовиться к послеполуденному визиту в Особый комитет по делам разведки при Палате представителей. Подобные встречи происходили два, а то и три раза в месяц. ДЦР отчитывался перед конгрессменами еженедельно. Когда Бретлоу обучался политическим дисциплинам в Гарварде, он называл это демократией.

Было двенадцать тридцать; он перекусил в столовой для персонала и был отвезен на Холм. Заседание началось в два — графины с прохладительными напитками на столе, члены комитета полукругом, лицами к нему.

— Перевод в 50000 долларов министру из боливийского правительства сделан в согласии с распоряжением Конгресса номер 1765…

— В настоящее время Управление проводит две операции в Анголе…

Даже несмотря на то, что заседания были закрытыми, в комитетах всегда находилось слишком много членов, жаждущих свести между собой политические счеты, стремящихся сделать себе имя.

— Прошу прощения, господин конгрессмен, но я уже объяснял это сенатскому Подкомитету по делам терроризма…

А вы когда-нибудь работали связными в Москве, хотелось ему спросить некоторых из них. Когда яйца стынут на ветру, а ищейки из КГБ сидят у тебя на хвосте. Но ты все равно должен сделать свое дело, передать нужную информацию.

Слушание завершилось в четыре тридцать; он обменялся рукопожатиями с членами комитета, не пропустив ни одного, и вновь поехал в Лэнгли. В шесть тридцать он провел свое предпоследнее за сегодняшний день совещание, а часом позже прибыл на самое последнее.

«Линкольн» стоял напротив Университетского клуба, а автомобиль разведслужбы — на пол квартала дальше, хотя, подумал он, в переулке позади наверняка спрятался еще один. В старые времена, до окончания холодной войны, здесь было куда веселее — ведь в соседнем здании располагалось Советское посольство, А теперь его сменило посольство Российской Федерации, и несмотря на то, что игра все еще продолжалась и за этим местом по-прежнему вели наблюдение, 16-я улица стала другой: некогда царившая тут атмосфера грозной опасности исчезла навсегда.

Он прошел мимо стола дежурного, спустился в полуподвал, взял полотенце, запер одежду в шкафчик, высидел десять секунд в ледяной воде бассейна и вступил в сауну. Стена жара чуть не остановила его. Он снял с талии полотенце, расстелил его на деревянной скамье и сел.

— Как Мэри, домашние? — спросил Донахью.

— В порядке. А Кэт с девочками?

— Тоже.

Двадцать пять лет назад они вместе учились в Гарварде, жили в одной комнате и потели на футбольных тренировках. Четверть века, плюс-минус несколько месяцев, минули после того долгого хмурого дня, когда разыгрывался Йельский кубок. После одной из ежегодных встреч футбольных команд Гарвардского и Йельского университетов, «Алых» и «Нью-Хейвенцев». Это был последний матч последнего года учебы. «Нью-Хейвенцы» выигрывали, Бретлоу был ведущим игроком, а Донахью — принимающим, и весь мир затаил дыхание.

Чуть больше двадцати лет после призыва, когда они оба отправились воевать во Вьетнам — Бретлоу в разведке, а Донахью во флоте. Четырнадцатью месяцами меньше — с того дня, как Бретлоу узнал о ранении Донахью и сделал все возможное, прошел все инстанции от писаря до четырехзвездного генерала, [7] В американской армии — генерал-полковник. чтобы отправить его домой с первым же самолетом, найти ему лучшего врача и место в лучшей больнице города.

Чуть меньше двадцати лет после того, как они были шаферами друг у друга на свадьбах, а два года спустя — крестными отцами первенцев, появившихся в обеих семьях.

— Надо бы выбраться куда-нибудь вместе. Устроить пикник.

— Давай.

На их лбах бусинками выступил пот.

— Как сегодня прошло в комитете?

— Нормально.

— И все же?

— У нас по-прежнему есть враги, Джек. Другие могут и забыть об этом, но мы не должны.

Пот стекал по их телам крошечными ручейками.

— Надеюсь, ты сейчас чист, Том.

Потому что если я вступлю в борьбу за кандидатуру от партии, мне понадобится помощь отовсюду. И если я попаду в Белый дом и у тебя не будет от меня секретов, ты возглавишь все Разведуправление.

— Ты меня знаешь, Джек.

Потомак серебрился под вечерним солнцем. Они вшестером сидели на верхней палубе приспособленного для жилья катера Митчелла, прихлебывали пиво «роллинг-рок» и закусывали бифштексами, а также крабами и омарами, купленными Митчем на рыбном рынке в дальнем конце пристани.

Никто из остальных гостей не работал в службах безопасности: двое были актерами, один — юристом, а один — дизайнером садов и парков, хотя все жили на катерах. Конечно, все они знали о военном прошлом Митчелла, все посмеивались над тем, что его перевернутая каска служит теперь цветочным горшком, а кокарда морской пехоты заняла место рядом с семенными фотографиями, но мало кто замечал над основной эмблемой маску для подводного плавания и парашютные «крылышки» и мало кто интересовался, что это значит. Хазлам, конечно, был исключением — но ему и спрашивать было не надо, поскольку после Вьетнама отдельные ребята из военной разведки служили в родезийском батальоне СВДС, а спустя годы он встречал кое-кого из них, когда они бывали проездом в Лондоне.

Вечер был тихим и мирным, все прочие собрались на носу судна, а Хазлам с Митчеллом жарили мясо на корме.

— Заходил сегодня на Холм? — Митчелл проверил бифштекс.

— Да, — Хазлам был утомлен, но наслаждался отдыхом.

— Говорил с Донахью?

— Так, два слова.

— И как он тебе?

— Впечатляет, хотя у него хватило времени только на рукопожатие. Куинс считает, что он будет бороться за Белый дом.