Стивен Кинг - Побег из Шоушенка

– Какое было ваше психическое состояние после этого и до той ночи, когда была убита ваша жена? – спросил защитник.

– Я был в глубокой депрессии, – холодно ответил Энди. Все так же монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в ресторане, он поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже купил пистолет 8 сентября в Левинстоне.

Затем защитник предложил рассказать присяжным, что произошло после того, как Линда отправилась на встречу с Гленом Квентином в ночь убийства. Энди рассказал, и впечатление, которое он произвел на жюри, было наихудшим, какое только можно себе вообразить.

Я знал его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать, что из всех встречавшихся мне людей он обладает наибольшим самообладанием. Если с ним все в порядке, то кое-какую информацию о себе он выдает в час по чайной ложке. Но если с ним что-то не так, вам этого никогда не узнать. Если Энди когда-то и пережил «темную ночь души», как выражался какой-то писатель, он никогда никому этого не расскажет. Он относится к тому типу людей, которые, задумав самоубийство, не устраивают прощальных истерик и не оставляют трогательных записок, но аккуратно приводят в порядок свои бумаги, оплачивают счета, а затем спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это хладнокровие и подвело его на процессе. Лучше бы он проявил хоть какие-либо признаки эмоций. Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или даже начал бы орать на окружного прокурора – все одно было бы ему на пользу, и я не сомневаюсь, что он был бы амнистирован, например, в 1954. Но он рассказал свою историю как машина, как бесчувственный автомат, как бы говоря присяжным: «Вот моя правда. Принимать ее или нет – ваше дело». Они не приняли.

Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над собой контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные могли поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в превосходном шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно владеющий собой, с холодным спокойным взглядом. И очень сложно было представить себе, что он напивается в стельку из-за мелкой интрижки его жены с провинциальным тренером. Я поверил в это только потому, что у меня был шанс узнать Энди так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать его не могли.

Энди Дюфресн заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все время нашего знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю до своего дня рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он заказывал бутылку «Джек Даниэль». Он покупал это так же, как и большинство заключенных, получающих гроши за свой рабский труд здесь. С 1965 года расценки нашего труда подняли на двадцать пять процентов, но они остались смехотворно низкими. Плата за мой труд составляла десять процентов от стоимости товара. Прибавьте это к цене высококлассного виски типа «Блэк Джек», и вы получите представление о том, сколько часов тяжкого труда в тюремной прачечной могут обеспечить четыре бутылки в год.

Утром 20 сентября в свой день рождения, Энди слегка выпил, а вечером после отбоя продолжил это занятие. На следующее утро он отдал мне остаток бутылки и сказал, чтобы я распределил спиртное между своими. И другую бутылку, которую он пил на Рождество, и еще одну, заказанную на Новый год, он вернул мне недопитыми с теми же инструкциями. Четыре раза в год – и это человек, который прежде напивался безудержно, которого алкоголь втянул в эту скверную историю. Достаточно скверную, скажу я вам.

Энди сообщил присяжным, что в ночь с 10 на 11 сентября был настолько пьян, что помнит происходившее с ним только какими-то отрывками. Он начал пить днем еще до того, как поссорился с Линдой. После того, как она пошла на встречу с Квентином, он решил помешать ей. По дороге заскочил в клуб, чтобы опрокинуть стопочку-другую. Он не помнит, что говорил владельцу бара читать утренние газеты, да и вообще разговаривал с ним. Он помнит, как покупал пиво в магазине, но не салфетки. «И зачем бы мне нужны были салфетки?» – спросил Энди, и в одной из газет было отмечено, что три леди из присяжных содрогнулись.

Позже, гораздо позже, он излагал мне свои предположения о клерке, который упоминал эти чертовы салфетки, и мне кажется, так оно и было. «Предположим, в соответствии с концепцией обвинителя, – говорил Энди на прогулочном дворе, – они пристали к этому парню, что продавал пиво мне ночью со своими вопросами. С тех пор, как тот тип меня видел, прошло три дня. Мое дело занимало первую полосу любой газеты, было у всех на слуху. Они насели на беднягу, пять-шесть копов, плюс следователь, плюс помощник прокурора. Память на редкость коварная штука, Рэд. Они могли начать с вопроса: „А не покупал ли обвиняемый у вас салфеток?“, и затем гнуть свою линию, не сворачивая. Если достаточное количество людей хочет, чтобы ты что-то вспомнил, то вспомнишь, что очень вероятно. И есть еще одна вещь, которая сильно давит на сознание. И поэтому я думаю, что клерк легко убедил себя сам в истинности своих слов. Это слава, Рэд. Представь, репортеры задают ему вопросы, фото во всех газетах… и, в довершение всего, его выступление в суде. Сдается мне, что он прошел бы – если действительно не прошел – детектор лжи, или поклялся бы – если действительно не поклялся – именем своей матери, что я покупал эти салфетки. И все же… память настолько коварна.

Я знаю одно: хотя мой адвокат и считал, что я выдумал половину своей истории, эпизод с салфетками он опровергал, не задумываясь. Действительно, здесь у них неувязка, согласись. Я был пьян в стельку. Слишком пьян, чтобы думать о том, как приглушить звук выстрела. Если бы я стрелял, я бы ни о чем уже не задумывался». Так говорил Энди.

Он припарковался на повороте, пил пиво, курил сигареты, ждал. Он наблюдал зажженный свет в окнах бунгало Квентина. Видал, как какой-то огонек поднялся вверх по ступеням, затем проследовал вниз, и наступила темнота. Энди говорил, что последующее он может только предполагать.

– Мистер Дюфресн, не поднялись ли Вы потом по ступеням дома мистера Квентина, чтобы убить его и Вашу жену? – спросил защитник.

– Нет, этого не было, – ответил Энди. Он рассказал, что начал трезветь где-то около полуночи. Затем почувствовал адскую головную боль и все прочие неприятные симптомы похмелья. Он решил поехать домой, хорошо выспаться и обдумать все свои дела утром на свежую голову.

– В то время, как я ехал домой, мне пришло в голову, что лучше всего было бы не мучиться и спокойно дать жене развод, – заключил Энди. Прокурор подскочил на месте.

– Ну что ж. Вы выбрали неплохой путь развестись с женой, не так ли? Вы развелись с ней при помощи револьвера 38 калибра, прикрытого салфетками, да?