Дмитрий Петров - Нелюдь

— Мы с вами договорились, что я сообщу вам, когда вам можно будет опять у нас появиться, — сказал он. — Так вот, мне кажется, что это время настало. Тем более, что сейчас пришла домой Юля и она в плохом состоянии.

Как сумасшедший гнал я машину в тот раз. Когда я приехал, Юля лежала на кровати вся бледная и испуганная. Она рассказала, что два дня вместе с подругой они кололи себе всякую дурь, вызывая видения, и теперь ей стало очень плохо.

Я принял меры и взял с нее слово, что впредь она будет во всяком случае советоваться со мной относительно препаратов и не будет исчезать так надолго.

Юля отвечала мне слабым голосом. Потом заплакала, обняла меня и сказала:

— Прости меня, Феликс. Я так виновата перед всеми вами — перед тобой, мамой и папой. Но я вправду не могу с собой ничего поделать.

— Отчего? — спросил я. — Что заставляет тебя все время уходить от реальности? У тебя такая хорошая и счастливая жизнь… Ты студентка престижного вуза, у тебя богатые родители и я тебя люблю.

— Я все время чувствую, что украла чужое, — ответила Юля жалобно и беспомощно. — Теперь она выглядела как маленькая девчонка, которая ищет защиты и утешения.

— Я такая хищница, — пролепетала она. — Я полюбила тебя, мне захотелось быть твоей. И чтобы ты был моим. И я отняла тебя у мамы. Если бы ты знал, как она плакала, какими глазами смотрела на меня. Этот взгляд теперь бывает у нее и сейчас, когда мы уже примирились. Все равно, нет-нет, да и посмотрит на меня. И мне становится ее жалко и стыдно за свой поступок…

— А потом… — Губы ее задрожали и на бледных щеках появился первый слабый румянец. — А потом, мне все время вспоминается та сцена, что я увидела тогда… Ну, ты помнишь, когда я вернулась с экзамена и увидела вас с мамой… Это помогло мне тогда решиться и прийти к тебе. Но теперь это видение преследует меня и мучает и не дает покоя.

— Ты поэтому и хочешь наркотиками вызвать другие видения? — спросил я. — Чтобы заглушить то?

— Ну да, — призналась Юля и заплакала. Ее лицо стало мокрым от слез и я вытирал их ладонью.

— Все пройдет, — утешал я ее. — Все пройдет. Ты забудешь обо всем и у тебя пропадет потребность оглушать себя.

«До чего ревнивы женщины, — отметил я. — Она ведь все уже сделала, всего добилась. Она отняла меня у своей матери, она стала моей невестой. И все равно не может пережить того, что видела меня в объятиях Людмилы»…

Я «вкатил» Юле препарат, который усыпил ее, и вышел в гостиную, где впервые после всего происшедшего встретил Людмилу. Геннадия не было, он ушел из дома на весь вечер.

— Он очень тактичный человек, — пояснила Людмила, вновь говоря о муже с гордостью. — Хотя я говорила ему, что нет необходимости оставлять нас с тобой одних. Потому что ты можешь не трудиться и ничего мне не говорить. В какой-то мере я понимаю тебя.

Видно было, что она действительно пришла в себя и успокоилась. Пережила двойное предательство — любовника и собственной дочери.

Она даже не подошла ко мне, только смотрела холодным взглядом. Подозреваю, что она и по сей день в глубине души ненавидит и презирает меня. Совсем другое дело, что в течение нескольких лет я был ее самым близким человеком, которому она доверяла все и могла быть самой собой. Этого тоже ведь не скинешь со счетов.

Так что как бы не презирала меня теперь Людмила, все-таки я для нее не просто человек с улицы.

— Ты заведешь себе кого-нибудь вместо меня, — сказал я ей тогда, чтобы хоть что-то сказать. При этих словах я оглянулся на комнату Юли, боясь, что она может услышать такой откровенный совет.

— Я больше никого не буду заводить, — горько ответила мне Людмила. — Хватит с меня. Я возвращаюсь в семью.

— Но ты же ее и не покидала, — возразил я недоуменно, но Людмила посмотрела на меня строго и пояснила:

— Я имею в виду, что возвращаюсь к мужу, Геннадию.

— Но, милая, к нему ведь очень трудно возвратиться, — сказал я, еще больше удивляясь. — Кому, как не нам с тобой известно, что он ведь… Он гомосексуалист… Ты ему совсем не нужна как женщина.

— Нет, все оказалось не так, — ответила мне Людмила. Она торжествующе усмехнулась.

— Уже почти две недели, как мы живем с ним. — А заметив мое вытянувшееся лицо, объяснила, понизив голос почти до шепота: — Так, как прежде… Мне было очень тяжело первые дни после того, как я узнала, что ты бросил меня и путался с Юлей. Она тоже хороша… Мне не хотелось смотреть на мир после этого. Я лежала и плакала по ночам. И вот, в одну из ночей Гена вдруг позвал меня, окликнул. Сначала мне почудилось, что это просто галлюцинация. Но потом он повторил и я поняла, что это правда. И с этой ночи он регулярно каждый вечер дает мне любить его.

Голос ее был гордым и удовлетворенным. Людмила смотрела на меня даже как бы свысока…

— Но ведь ты же сама говорила, что Геннадий твой не переносит женского тела, — сказал я осторожно.

«А может быть, она рехнулась от несчастья?» — опасливо подумал я.

— Это именно так и есть, — ответила Людмила. — Он разрешает мне ласкать его ртом, как в первые годы нашей совместной жизни. И я делаю это. Может быть, я постарела, но теперь меня это вполне удовлетворяет. Или я просто насытилась всем… Не знаю, может быть, даже я поняла, насколько я люблю его, и как он мне дорог. Ведь Геннадий — моя жизнь. Сколько лет мы провели вместе. Сколькое нас объединяет…

«Общая тайна в течение пятнадцати лет — что может объединять лучше? — подумал я. — И не просто общая тайна, но и общее несчастье».

— Так что ты можешь быть совершенно спокоен теперь, — произнесла Людмила. — Я не собираюсь больше устраивать скандалы и сводить счеты. Мне и на самом деле это больше не нужно. Можешь жениться на Юле, и вообще можете делать, что угодно. Я остаюсь с Геной.

Я представил себе, как по вечерам Людмила подползает к кровати мужа и засовывает голову к нему под одеяло. И долго стоит так, ерзая на коленях, перед кроватью, и сопит там, под одеялом.

А потом вылезает и, облизываясь, ложится к себе постель, удовлетворенная. Что ж, если теперь это она любит и это ее устраивает, значит, она нашла, обрела свое женское счастье. У каждой оно — свое…

Больше мы не возвращались к этой теме и я вновь стал частым гостем в этом доме.

Не скажу, что между всеми нами не оставалось внутренней напряженности. У Людмилы все равно было натянутое отношение ко мне и к своей дочери. К двум предателям. А Геннадия я вовсе не мог понять никогда. Он странный человек.

А наши отношения с Юлей укреплялись с каждым днем. Может быть, из-за моей склонности плыть по течению.

— Сначала тебя подобрала одна баба, — говорила с досадой моя мама. — Потом подобрала другая… А у тебя самого — что, совсем нет чувств? Собственных чувств и собственных предпочтений?