Дмитрий Петров - Нелюдь

— Ну что? — мрачно посмотрел на нас Савелий. — Теперь будем кончать? Только сначала он еще должен расписаться в получении суммы. А то нехорошо, непорядок…

Все денежные операции заняли время до вечера. Савелий постарался на славу. Чемоданчик с деньгами был принесен и водружен на стол перед Левой. Все делалось строго по правилам.

— Пересчитайте, пожалуйста, — предложил клерк посиневшему Леве.

Он обращался к нему вежливо, так, словно ничего не случилось и он ничего не понимал о происходящем. Наверное, так и надо, правильно. Этот юнец далеко пойдет. Не его это дело — знать, что происходит. Его дело — соблюсти все формальности и сделать это вежливо и предупредительно.

Лева только отрицательно помотал головой, он был уже совершенно подавлен.

— Тогда распишитесь вот здесь, — клерк пододвинул ему бумажку по поверхности полированного стола.

Лева затравленно оглянулся и взял ручку. Мы все стояли вокруг него и смотрели. Медленно он вывел свою подпись в одном месте, потом еще в одном… Может быть, он чувствовал, что подписывает сейчас смертный приговор себе. Может быть, кто знает…

— Прекрасно, — сказал юнец, рассматривая подлинные подписи того, кто должен был умереть через несколько минут.

Он улыбнулся предупредительно и сказал, обращаясь к Савелию Кузьмичу:

— Все в порядке. Господин Рахлин получил деньги в полном объеме и подтвердил это.

— Благодарю вас, — сказал Савелий торжественно. — Теперь вы можете идти.

Юнец вышел из комнаты, а мы двинулись следом. Чемоданчик нес Савелий. Мы прошли к нему в кабинет и там расположились в креслах.

— Вот ваши деньги, Геннадий Андреевич, — сказал Савелий.

Геннадий подошел к нему и пожал руку.

Было забавно наблюдать эту сцену благодарности между двумя старыми шакалами… Все выглядело очень чинно и благородно. Как в лучших домах. Старый товарищ оказал услугу другому старому товарищу. Еще Грибоедов писал: «Ну как не порадеть родному человечку…»

Чемоданчик перешел в руки Геннадия.

— Вы хотите сами заняться этим типом? — спросил Савелий предупредительно.

— Занялся бы и сам, — ответил Геннадий. — Да что-то надоело мне за последнее время творить расправу… Может быть, ваши люди бы им занялись? Я был бы очень признателен.

Савелий Кузьмич любезно улыбнулся:

— Что вы, это совсем не трудно. Моих мальчиков это вовсе не затруднит.

— Вы меня очень обяжете, — сказал Геннадий облегченно.

— Что вы, Геннадий Андреевич, никакого беспокойства.

Савелий проводил нас с Геннадием через задний вход, и мы, незамеченные никем, спокойно выехали из зеленых железных ворот.

Несколько минут мы ехали молча, и только потом я спросил:

— А вы уверены, что с Левой все будет в порядке?

— Конечно, — бросил в ответ Геннадий. — Фирма веников не вяжет… Задушат, а потом вынесут в мешке. Камень на шею, и в воду. В первый раз что ли?

Видно было, что Савелию Кузьмичу к таким художествам не привыкать. Нет, все-таки хорошо, что у Геннадия есть такие замечательные старые товарищи…

— Деньги отвезем ко мне, — сказал деловито Геннадий, не глядя на меня. — Там они будут в сохранности. Хотя вообще-то они скорее ваши, чем мои.

— Почему? — удивился я. — Ведь вы были главным в этом деле.

— Несомненно, — ответил Геннадий. — Но ведь в Италию в клинику Юлю повезете вы, а не я. И вообще… Она хочет выйти за вас замуж. Что же я могу сделать? Ничего, хотя я и не понимаю ее выбора, — Геннадий неприязненно посмотрел на меня. — Что она в вас нашла? Кроме красивой внешности ничего нет в вас хорошего, я считаю.

— Спасибо за комплимент, — ответил я, озадаченный.

Геннадий остановил машину у тротуара на темной улице. Был уже вечер, и свет фонаря не доставал досюда.

— Давайте выйдем, — сказал вдруг Геннадий.

— Зачем? — не понял я.

Куда выходить? Ведь надо ехать, и в машине у нас такая куча денег…

— На минутку, — произнес Геннадий, открывая дверцу машины.

Мне не оставалось ничего другого, как тоже выйти на тротуар. Геннадий обошел автомобиль и приблизился ко мне. Я увидел его лицо совсем рядом со своим.

— Помните, как вы вчера сказали, что Юля мне не родная дочь? — спросил Геннадий негромко.

— Да, — ответил я и, помявшись, добавил: — Извините меня, пожалуйста. Я это тогда сгоряча сказал, не подумав… Простите…

— Пожалуйста, — ответил Геннадий.

И в эту секунду в воздухе мелькнула его рука, а я ощутил сильный удар по лицу. От неожиданности я повалился на капот машины. Губы мои были разбиты, а нос превращен в лепешку. Так мне показалось, во всяком случае.

Больше ударов не последовало. Геннадий стоял рядом и спокойно вытирал кулак носовым платком.

— Это вам за неродную дочь, — сказал он. — Вчера просто некогда было, мы торопились по делу… А сейчас в самый раз.

Я поднялся, зажимая пальцами разбитый нос, из которого сочилась кровь.

— У вас есть платок? — спросил Геннадий, протягивая мне свой. — Приведите себя в порядок. Не могу же я привезти Юле побитого жениха, — он усмехнулся. — Ничего, не плачьте, пройдет. Но согласитесь, что вам причиталось.

Я ничего не ответил, и мы сели обратно в машину. Может быть, Геннадий правильно поступил. В следующий раз я буду думать, что говорю…

С итальянской клиникой мы созвонились спустя несколько дней. Через месяц мы с Юлей отправляемся в путешествие, откуда она вернется зрячей.

Каждый вечер Людмила в своей комнате громко и нараспев читает псалмы, и каждый раз, когда она доходит до «долины смертной тени», я вздрагиваю.

Мы все шли этой долиной. Каждый по своему. И мы выбрались из нее. Когда мы рассказали вкратце все, что произошло, Людмила и Юля долго сидели потрясенные.

Наутро Людмила отправилась в церковь, чтобы заказать панихиду по убиенным. Чтобы Бог принял их в Царствии Небесном…

Она вернулась оттуда обескураженная и расстроенная. Поп отказался служить панихиду, несмотря на все ее просьбы. Он сказал, что не понимает, как это возможно. Аркадий Моисеевич — иудей, а такие клички, как Скелет и Клоун в панихиде фигурировать не могут. А имен Людмила не знала… Так она и вернулась ни с чем.

Но я думаю, что все будет в порядке. Мне почему-то кажется, что Бог примет их всех и они встретятся на небесах. И там никто не спросит их имен и кличек… Аркадий Моисеевич и Скелет, и Клоун — все они, пострадавшие за доброе дело и ушедшие в долину смертной тени.

Мне даже кажется, что там, на небесах, они все станут друзьями… И туда точно не попадет Лева Рахлин. И Хельга, когда придет ее черед. Там не место холодным рептилиям…

Вот только про себя самого я точно не знаю. Где мое место — с теми или с другими…