Дмитрий Петров - Нелюдь

— Что это значит? — спросил Лева, и я уловил явственные истерические нотки в его голосе.

Он повернулся ко мне и задал мне этот вопрос.

— Значит так, — произнес Геннадий спокойно, уверенным голосом. — Сейчас ты пойдешь с нами, и мы сядем в машину. И будешь вести себя тихо-тихо… А если дернешься, то пожалеешь.

Я к тому моменту уже перестал улыбаться, и Лева, взглянув в мои глаза, вероятно понял, что с ним не шутят и что дело обернулось серьезно.

— Я позову милицию, — сказал он, не двигаясь с места и как бы окидывая зал в поисках постового.

— Позови, — ответил я. — Вот прямо сейчас и позови. Давай, начинай.

Ко мне внезапно пришло спокойствие. Я увидел перекошенное страхом лицо Левы и понял, что он боится гораздо больше, чем мы.

Что, в общем-то, и естественно. Все-таки он настоящий преступник, и как ни трудно это доказать, а все же возможно. И он не знал, кто мы такие. То, что мы учились с ним в институте много лет назад, ни о чем не говорит. Мало ли что стало с нами за эти годы?

Лева вообще стал иностранным гражданином, например… Почему бы и мне не стать кем-то? Следователем, например.

— Позови, позови милицию, — сказал позади Левы Геннадий. — Под расстрел захотел?

— За что? — простонал Лева, уже не оборачиваясь.

Геннадий мягко улыбнулся и ласково сказал Леве в самое ухо:

— Ты знаешь, за что.

Но Лева не хотел сдаваться. Ему было слишком страшно. Все случилось так странно и неожиданно…

— Я требую объяснить, — неуверенным голосом сказал он.

— Ах ты, блядь, — строго ответил Геннадий, меняя тон. — Ты еще требуешь чего-то! А ну иди в машину и не трепыхайся, а то хуже будет.

Наверное, с Левой уже давно так не разговаривали, он отвык… Медленно он двинулся вперед. Я шел слева от него, а Геннадий — справа. Для верности мы даже держали Леву под руки. Подавленный, трясущийся от страха и неуверенности, он шел с нами к машине.

Его беда заключалась в том, что он не был уверен, что мы — не сотрудники милиции или контрразведки. Но в том-то и проблема всякого преступника — он знает, что виновен и боится всего на свете. Есть, конечно, отчаянные… Но Лева имел воображение, фантазию и понимал, что «повороты» могут быть разные…

Вот он и шел за нами. И это еще раз убедительно свидетельствовало о том, что мы правы и он виновен. Если бы он был чист, и Хельга просто оклеветала его, отводя нас от истинного виновника, Лева вел бы себя иначе. Тридцать седьмой и сорок девятый годы давно миновали. Ни один нормальный человек никуда не пойдет, он станет возмущаться и звать милицию. А Лева пошел. Значит, боится, собака!

Мы сели в машину, причем Геннадий предложил мне сесть рядом с Левой на заднем сиденьи.

— Слушай, — сказал он, оборачиваясь к Леве. — Если ты в дороге дернешься или еще какую глупость сделаешь, я тебя пристрелю, — и он помахал рукой с зажатым в ней газовым пистолетом.

Пистолет был заграничный и выглядел так, как настоящий. Конечно, если не приглядываться. Но у Левы не было ни возможности, ни желания рассматривать пистолет, из которого его угрожали застрелить. Он только кивнул и пробормотал:

— Я ничего не понимаю…

Лицо его было бледное, глаза моргали и губы тряслись. Так выглядит детсадовец, у которого отняли любимую игрушку… В каком-то смысле это и было так: мы ведь отнимали у Левы его прибыльный бизнес. Все было так хорошо — в далеком Питере резали людей, Лева возил и зарабатывал себе на достойную, старость. Себе, и своей семье… Как это было славно!

И тут вдруг появились мы с Геннадием, и Лева понимал, что мы просто так не отвяжемся.

— Не понимаешь? — засмеялся довольный Геннадий. — Все ты прекрасно понимаешь, гнида.

Он тронул с места, и мы помчались обратно в город. Только я не знал, куда мы направляемся, и оттого чувствовал себя не слишком хорошо.

— Вы что — работники милиции? — спросил вдруг Лева надтреснутым голосом.

Я промолчал.

— Я требую вызвать консула Германии, — проблеял Лева.

Геннадий, не оборачиваясь, захохотал:

— А Генерального секретаря ООН тебе не надо? — грубо сказал он.

В общем-то нам было на руку, чтобы Лева пока что думал, будто мы — сотрудники спецслужб. Пусть его сковывает генетический страх перед представителями государственной власти…

Мы ехали довольно долго, и все это время Лева молчал. Он сделал попытку, сказав про консула, но увидев, что это бессмысленно, решил не испытывать судьбу и покориться.

А Геннадий точно знал, куда мы едем. Он вел машину уверенно. Его волнение прошло, теперь все шло по намеченному им плану.

Мы подкатили к железным воротам на тихой безлюдной улице, и Геннадий два раза резко посигналил. Ворота были ярко-зеленые, глухие. За ними послышалась возня, грохот засова, и они распахнулись.

Мы въехали во двор — тесный, маленький, куда выходили зарешеченные окна. Мне вдруг показалось, что это тюрьма. Я именно так и представлял себе тюремные дворы.

Зачем Геннадий привез нас в тюрьму? Что это за тюрьма? Что вообще происходит? Наверное, в ту минуту я был испуган не меньше, чем Лева…

Через ветровое стекло со все еще работающими «дворниками» я видел охранника в пятнистой форме с автоматом и в бронежилете, который отворил нам ворота и теперь стоял, ожидая, пока мы вылезем из машины. Охранник был один, и форма на нем была не эмвэдэшная… На тюрьму уже не похоже.

— Выходим, — коротко приказал Геннадий.

Мы вышли из машины, Геннадий посмотрел на Леву и усмехнулся:

— Вот теперь ты уж точно никуда не денешься, — сказал он.

Потом подумал и добавил почти ласково:

— Как я тебя ждал! Вот ты и здесь, падла…

Что-то мечтательное появилось во взоре моего будущего тестя, он испытывал, казалось, эйфорическое чувство от успеха предприятия…

Охранник не задавал никаких вопросов, а только распахнул низкую железную дверь, куда мы и вошли.

Там оказалась лестница — узкая и крутая, по которой мы поднялись на второй этаж. И почти сразу оказались в кабинете.

Это была почти пустая комната, обставленная белой современной мебелью. Только два кресла из кожи были черными. Такую мебель мне приходилось видеть и раньше — ее поставляет знаменитая в Питере «Раума-мебель». Здравый смысл подсказывал, что в нищей государственной системе эта порода мебели не водится…

Значит, это не государственное заведение. Так что же это? Куда привез нас Геннадий?

Из кресла поднялся человек в сером плотном костюме с круглым красным лицом. Он подал Геннадию руку и уважительно поздоровался. Потом оценил взглядом нас с Левой и, все поняв, протянул руку и мне, проигнорировав Леву.

Здороваясь, он никак не представился, но из разговора я понял, что его зовут Савелием Кузьмичем. На вид ему было лет пятьдесят пять, он был крепкого телосложения, а краснота его круглого лица говорила о том, что он не чужд спиртных напитков, табака и прочих скромных радостей быстротекущей жизни.