Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник

И березовая роща распахнулась нам навстречу.

Я почти не спал. Уже под утро увидел сон, до отвращения реальный. Будто просыпаюсь один в палате, гляжу в окно: пыльные кусты сирени начинают шевелиться, чуть-чуть, едва заметно, потом сильнее, дрожат листы, прогибаются веточки… И главное, я знаю, кто крадется там, в зеленой тьме, но не могу шелохнуться, крикнуть, встать. Ничего не могу, все безнадежно. А шевеление и шелест приближаются к моему окну… приближаются… вот!.. Просыпаюсь.

Мои неосведомленные о вчерашних событиях помощники спят безмятежно и крепко, о чем свидетельствуют матерый размеренный бухгалтерский храп, а в промежутках едва слышное юное посапывание. Лицо Павла Матвеевича в предрассветных сумерках кажется внезапно молодым, энергичным и собранным… наверное оттого, что не видно его кротких, беззащитных, впавших в детство глаз. Он не выдержал, ушел ото всех, ушел из этого мира и создал собственный — только теперь я могу хоть в какой-то степени его понять. Труднее понять другого. Действительно ли род людской — это «волки и овцы»? Или в каждом из нас есть частица того и другого зверя, и в этой самой пресловутой пограничной ситуации (граница — борьба добра и зла) никто не поручится за себя?

Однако надо начинать новый день. И он начался — для меня с приходом Анюты. Она быстро подошла к моей койке — я доедал манную кашу — и спросила:

— Куда вы дели Дмитрия Алексеевича?

— То есть как?

— Он исчез.

— Когда?

— Доигрались? Он предупреждал вас, чтоб вы связались с милицией? Предупреждал или нет? Он чувствовал…

— Анюта, погодите, ну что вы сразу так трагически…

— Как тогда… все, как тогда! Понимаете? Пустой дом, свет на кухне, окно распахнуто в светелке настежь…

— А где ночью были вы?

— После того как Митя пошел вас провожать, я уехала в Москву.

— Опять в Москву! Зачем?

— Надо.

— Так. Вы вернулись…

— Вернулась сейчас, утром, дом заперт, окно…

— Вы осматривали дом?

— Да.

— А погреб?

— Да, да, да!

— Машина на месте?

— Ее нет. Вы дали ему поручение?

— Да, пожалуй, но он… — я вдруг испугался и вскочил. — Он не должен был уезжать. Он должен был заехать за мной. Мы сегодня…

— Чем вы вчера занимались?

— Ловушкой, — сказал я упавшим голосом.

— О Господи! Да вы просто… идиот! Если уж вы все знаете, как хвастались, то должны знать, что он способен на все.

— Кто?

— Вы знаете кто. Или не знаете?

— А вы? Вы-то знаете?

— Да!

Я во все глаза глядел на нее.

— Анюта, я идиот! Я не подумал, я был уверен… Иду звонить, вы останьтесь…

— Кому звонить?

— Дмитрию Алексеевичу и Пете, ведь они оба… Не забывайте, Петя тоже вчера был здесь…

— Этот ваш Петя! А тому вы собираетесь звонить?

— Кому?

— Убийце.

— Я должен удостовериться…

— Ну так идите же!

Я промчался по коридору, распахнул дверь в кабинет: Ирина Евгеньевна разговаривала по телефону.

— Что надо? — поинтересовалась она любезно.

— Позвонить… срочно!

— Ах, позвонить! Хватит. Вы с моего телефона не слезаете.

— Ирина Евгеньевна, речь идет о жизни и смерти…

— Представляете, в какой обстановке приходится работать? — пожаловалась она кому-то в трубку. — Вот ворвался как сумасшедший…

Я вышел в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Что же могло случиться с Дмитрием Алексеевичем? Никогда себе не прощу! Надо было идти в милицию, а не заниматься убойными ловушками — все сам, сам… Доигрался! Хирург выплыла из кабинета и поплыла по коридору, я не отставал.

— Ирина Евгеньевна, не могу поверить в вашу жестокость.

— А дисциплина?

— А женское милосердие?

— Не милосердие, а женская дурь. Привыкли на нас ездить.

— Привыкли, — согласился я покорно. — На кого ж еще и надежда, как не на вас?

— Ладно, только коротко.

Я заказал срочный разговор, минут через пять телефонистка проговорила безразлично:

— Абонент не отвечает.

— Перезвоните, пожалуйста! — На что я надеялся? Бездарность и дилетантство.

— Абонент не отвечает.

— Тогда вот по этому телефону попробуйте, — я дал номер Пети.

— Не кладите трубку.

И через несколько секунд я услышал далекий, но живой — вот что главное! — живой голос:

— Алло!

— Петя? Иван Арсеньевич. Как там у тебя дела?

— Нормально. Иван Арсеньевич, можно я к вам приеду?

— Приедешь, приедешь. А пока сиди дома и будь наготове. Сегодня или завтра — последний срок.

— Иван Арсеньевич, я забыл сказать. Эти самые лилии, они употреблялись как рисунок на тканях. И вышивка…

— Да, да, молодец. Можно сказать, ты и раскрыл эту тайну.

— Раскрыл! Понять ничего не могу, всю ночь думал. Этот Филипп Август, кстати, третий крестовый поход возглавлял…

— В так называемой тьме средневековья, Петр…

Верочка заглянула в кабинет с криком: «Человека убили!» и исчезла. Я бросил трубку, выскочил в коридор — она как сквозь землю провалилась. Да что ж это такое? Анюта стояла посреди палаты и ломала руки: так и врезался в память умоляющий жест прекрасных женских рук.

— Это он, — прошептала она, увидев меня.

— Анюта, вы…

— Это он. Его машина: старая «Волга» цвета морской волны.

— Где? В роще?

— На шоссе.

— Верка сейчас забегала, — заговорил Василий Васильевич виновато. — Там убитого нашли возле машины. Похоже, Ваня, что мы…

— Смерть свидетеля! — крикнул Игорек.

— Это он во всем виноват! — перебила Анюта, указав на меня. — Он все знал!

— Анюта, я правда не думал…

— Все умерли, кроме меня. Зачем? — она пожала плечами. — Ну не вы, не вы — я виновата, знаю, — она отвернулась и долго смотрела на отца; тот отвечал равнодушным взглядом. — Но в чем смысл? Объясните, ради Бога!

— Когда-нибудь потом я…

— Не подходите ко мне! — и она крупным резким шагом вышла из палаты.

Я побежал за ней. Больница вымерла, очевидно, все, кто хоть как-то мог передвигаться, собрались на месте происшествия. Идти было с полкилометра по шоссе в сторону совхоза. Еще издали я узнал ветвистый дуб, под которым ждал меня Дмитрий Алексеевич утром в четверг. Прошло три дня. А, будь оно все проклято! Прошло три недели, всего три недели провел я в больнице, а дел наворочал… будто жизнь прожил. Я взглянул на Анюту. Она шла чуть впереди, торопясь и тяжело дыша. Сейчас она увидит… Господи, хоть бы его уже увезли!

Труп уже увезли, машину тоже. На обочине толклась странная публика, большинство в ярко-розовых бумазейных халатах: театр-балаган! Анюта растерянно стояла в толпе, я старался не терять ее из виду. Ко мне сразу прицепился старичок язвенник, из тех, которые «все знают». Оказывается, убитого обнаружили еще в три ночи (а мы расстались в два — что же произошло за это время?). Какой-то дачник спешил из Москвы в Отраду, как вдруг фары вырвали из тьмы лежащего на шоссе человека.