Елена Прокофьева - Явление зверя

Про Алексея Ивановича я старалась не думать.

Он не просто хороший человек, он очень хороший человек — с ударением на слове «очень», — но с Костей у меня совсем уже сложились отношения, Костю я знаю, от Кости я уже не жду ничего… Ничего неожиданного! Рядом с Костей я не испытываю волнения. И для меня так лучше!

А Алексей Иванович… Он — весь неожиданность. И он волнует меня слишком сильно… Конечно, я поблагодарю его за все, что он для меня сделал. Может даже, мы с Костей пригласим его в гости. Я испеку свой знаменитый яблочный пирог. А после мы будем дружить домами.

Затем позвонила Анюта. Сказала, что Стаса перевели из реанимации и, хотя говорить он пока не может, выглядит он нормально, даже бодрым. Я порадовалась за них обоих.

Потом позвонила Элечка. И сообщила, что ненадолго уезжает в командировку, а Гришеньку забросит к родителям в дом отдыха. За нее я тоже порадовалась. Что она хоть какое-то время будет далеко от Москвы и всего, что здесь творится.

Потом я позвонила Леше и Гуле. Лешка был мрачен, но у них все вроде бы было спокойно.

В любом случае прямо сейчас бежать к ним я не могла. Это же — через всю Москву… А я чувствовала себя все еще очень слабой.

Я прошла на кухню. Холодильник был забит фруктами и молочными продуктами. Чудесно. Но мне страшно хотелось мяса! Просто неодолимо хотелось. И я решила сходить в магазин. В конце концов, могу я себя хоть после болезни побаловать?

Денек выдался чудесный, теплый — наверное, единственный теплый день за все дождливое лето 2000 года. Я прогулялась, купила себе кусочек вырезки, зашла на рынок, взяла шампиньонов и приправ. Вернулась домой. Приготовила все это и с наслаждением съела. А когда, помыв посуду, я направилась в комнату, чтобы полежать, — я обнаружила, что в моей квартире кто-то побывал.

Меня обыскивали!

Нет, разгрома не было. Но все вещи были как-то не на местах. Я подумала: может, это Алексей Иванович во время своего пребывания в моей квартире? Но зачем ему трогать вазу, которая уже много-много лет стоит на одном и том же месте, на буфете? И… Зачем ему рыться в ящиках комода? В поисках ночной рубашки? А в Дедушкиной комнате? Там — зачем?

Слава Богу, пистолет был на месте! И фотографии, и ордена! И деньги. И драгоценности бабушки Тамилы. Все было на месте, но я никак не могла успокоиться.

Кто-то побывал в моей квартире. Кто-то чужой.

Я прошла в ванную, огляделась… И получила доказательство того, что в моих вещах рылся не Алексей Иванович и что было это не вчера! Сегодня. Сегодня, после того, как я ушла.

Сегодня утром я замочила свитер и джинсы в двух тазах, в надежде, что кровавые пятна удастся отстирать. Я точно помню, как лежали джинсы в тазу. Пока я чистила зубы, у меня перед глазами все время была яркая нашлепка с названием фирмы. Теперь нашлепки не было видно. Кто-то вынимал мокрые джинсы и положил их иначе! Но кто? А главное — зачем?

От страха и отчаяния меня затошнило и едва не вырвало.

Я судорожно сжимала Дедушкин пистолет.

Я чувствовала, что не могу больше оставаться в своей квартире. Ни минуты. Ни секунды!!!

Но все-таки на то, чтобы собрать все необходимое, мне пришлось потратить несколько минут.

Не знаю, сколько я спал, но, когда проснулся, ничего не изменилось — тот же тусклый свет, заклеенные скабрезными картинками каменные стены, вонючий сырой матрас и то же бородатое лицо.

— Водки хочешь? — спросило лицо. — Давай денег, сбегаю.

Машинально я ощупал карманы. Нашел бумажник, паспорт, права. Все на месте. Из благодарности за это сунул в руку мужику стольник.

— Выпей сам…

Мужик живо вскочил на ноги, радостно почесался.

— Первый тост — за твое здоровье.

И исчез.

А я, с трудом ориентируясь на местности, отправился искать выход наверх. Надо было мужика попросить, чтобы проводил, ну да ладно, чтоб я да из подземелий не выбрался, такого не было никогда, а тем более теперь…

А что теперь?..

А теперь я иду в темноте без фонаря и все вижу, я чувствую, где надо свернуть, где подняться, перед моими глазами разворачивается схема всех бомжовских ходов, мне даже кажется, что стоит только захотеть, и я смогу пронзить взглядом землю насквозь. Увидеть недра, огонь земного ядра, ступни людей, живущих по ту сторону мира.

Сила теперь не позади меня, она внутри. Она гнездится где-то в солнечном сплетении, она поднимается волной эйфории по нервным окончаниям, стекает с кончиков пальцев.

Я смеюсь, не разжимая зубов, я вижу себя со стороны и сам себя пугаюсь. Сам собой восхищаюсь. Я — уже не я. Не совсем я. Не тот я.

Свершилось…

Инночка ждала меня дома. Заплаканная, с покрасневшим носом, она кинулась мне на шею, потом шлепнула раскрытой ладошкой по щеке.

— Как ты мог?! Сволочь! Где ты был?! Я думала, тебя уже нет!

Ничего себе, я думал, она слов-то таких не знает. Сволочь… ну надо же!

Я поднял ее голову за подбородок, посмотрел в глаза.

— Никогда не смей орать на меня. И размахивать руками.

Глаза Инночки широко раскрылись, зрачок стал таким большим, что закрыл всю радужную оболочку. Инночкины глаза в миг стали пустыми и похожими на черные дыры.

— Я поняла, — выдохнула она. — Юрочка… Юрочка, любимый мой, не сердись, ты только, пожалуйста, позволь мне быть с тобой. Если я потеряю тебя, я просто умру…

Я погладил ее по щеке, легонько чмокнул в губы.

— Иди приготовь чего-нибудь. Страшно жрать хочется.

Лицо девушки осветилось, глаза полыхнули восторгом.

— Я сейчас! Я быстро!

Она побежала на кухню, а я пошел в ванную.

Включил воду, начал расстегивать рубашку и тут случайно взглянул в зеркало. Увидел свое отражение и замер.

Я не могу рассказать, что во мне изменилось, — то же лицо, те же глаза, но… Мне кажется, или глаза мои в самом деле светятся?.. Или они просто стали ярче? Или из них смотрю… не я…

Не я. Вот в чем все дело. Это просто не я. Я смотрю на свое лицо, в свои глаза, а вижу… отражение другого человека. Незнакомого. Человека, которого я никогда раньше не видел, но в которого вдруг начинаю влюбляться, безумно и страстно… Мне кажется, что это и не человек вовсе… Воплощение огня, ужаса, смерти, безумной стихии…

Я закрыл лицо ладонями, отвернулся от зеркала, опустился на край ванной, потому что внезапно подогнулись ноги, потому что мне стало страшно, жутко до тошноты, потому что тоска сжала сердце ледяными тисками.

Где же я?.. Где же в таком случае я?!

Я мыслю, я чувствую, и боюсь тоже я. Я чувствую себя — собой… Я, я, я — я здесь! Значит, и смотрит из зеркала на меня — тоже я.

Просто я… стал другим.

Почему же мне страшно снова посмотреть на свое отражение? Я ведь нравлюсь себе таким, я люблю себя таким — безмерно!

Я разделся и встал под душ. Горячие острые струйки воды ударили меня в лицо, заставили расслабить напряженные мышцы, заставили разжать крепко стиснутые зубы.