Алма Катсу - Употребитель

— Знаете, барышня, первые мореплаватели, отправившиеся в Америку, боялись, что упадут с края света, — услышала я голос Титуса.

Зеленый прибой и испугал, и заворожил меня. Я не могла оторвать глаз от океана, хотя успела промерзнуть до костей.

Учитель отвел меня в контору начальника порта. Там нас ждал старик с красным, обветренным лицом. Он указал нам, как пройти к небольшому кораблю, на котором я могла доплыть до Бостона, но предупредил, что судно тронется в путь только около полуночи, когда начнется прилив. Он предложил мне скоротать время в пабе. Там я могла поесть и попытаться уговорить хозяина позволить мне несколько часов поспать, если отыщется свободная кровать. Даже указал мне дорогу к ближайшему постоялому двору. Наверное, он пожалел меня, потому что я от впечатлений почти лишилась дара речи. «Если Кэмден такой большой город, — думала я, — то каков же Бостон?»

— Мисс Мак-Ильвре, — вмешался Титус, — я вынужден возразить. Вы не можете без сопровождения отправиться в паб. Нельзя вам также расхаживать в одиночку по улицам Кэмдена, пока вы будете ждать отправления корабля. Однако меня ждут в доме моего кузена. Я никак не могу оставаться с вами до конца дня.

— Какой еще у меня выбор? — спросила я. — Если у вас будет легче на сердце, проводите меня до паба и проверьте, все ли там пристойно, а потом поступайте, как пожелаете. Тогда вас не будет мучить совесть из-за того, что вы нарушили обещания, данные моему отцу.

В своей жизни я видела один-единственный паб — маленькое заведение Дотери в Сент-Эндрю. А этот паб в Кэмдене был просто огромен. Две барменши, длинные столы со скамьями, горячие блюда на заказ. Пиво здесь оказалось намного вкуснее, и я с горечью подумала о том, что жители моего городка очень многого лишены. Несправедливость сильно потрясла меня, хотя я не чувствовала себя достойной каких-либо привилегий. Я тосковала по дому и жалела себя, но скрывала свои чувства от Титуса, которому не терпелось отправиться по своим делам. В результате Титус решил, что в этом пабе нет ничего дурного, и передал меня на попечение хозяина заведения.

Я поела и нагляделась на незнакомцев, заходивших в паб, а потом приняла предложение хозяина вздремнуть на лежанке в кладовой до отправления корабля. Видимо, путешественники частенько коротали время в этой гостинице. Он обещал разбудить меня после захода солнца — задолго до того времени, когда мне нужно будет вернуться в порт.

Я лежала на узкой койке в кладовой без окон и обдумывала свое положение. Именно тогда, свернувшись калачиком в темноте и прижав руки к груди, я осознала, как одинока. Я выросла в маленьком городке, где меня все знали, где не было вопросов о том, где мое место, кто обо мне позаботится. Ни здесь, ни в Бостоне меня никто не знал и знать не хотел. Тяжелые слезы покатились по моим щекам. Мне было так жалко себя, так жалко… Я просто не в силах была представить себе тогда, как мог отец так сурово наказать меня.

Я очнулась в темноте, услышав стук в дверь.

— Тебе пора вставать, — крикнул хозяин, стоя по другую сторону двери, — иначе пропустишь свой корабль.

Я расплатилась с ним несколькими монетами, вынутыми из-за подкладки плаща, и согласилась на его предложение проводить меня до конторы начальника порта.

Быстро темнело и холодало. С океана к берегу потянулся туман. Людей на улицах было мало. Редкие пешеходы спешили домой, чтобы спрятаться от холода и тумана. Было страшновато. Я словно бы шла по мертвому городу. Хозяин гостиницы был очень добр ко мне. Несмотря на поздний час, он проводил меня до самого порта. Вскоре стал слышен плеск волн.

Сквозь туман я увидела силуэт корабля, который должен был доставить меня в Бостон. На палубе горели фонари и освещали палубу и мачты. Полным ходом шли приготовления к отплытию: матросы взбирались на мачты, разворачивали паруса, в трюм закатывали бочонки, и корабль слегка покачивался на воде.

Теперь я понимаю, что это был непримечательный, маленький, самый простой грузовой корабль, но в то время он мне показался волшебным и огромным, как какой-нибудь британский линкор или арабская багала. [12] Багала ( араб. ) — торговое судно с косым парусным вооружением. Багалы появились в VIII–IX вв., просуществовали до XVI–XVII вв. Словом, это было первое морское судно, которое я увидела вблизи. От страха и волнения у меня сжалось горло. Теперь два эти чувства станут моими постоянными спутниками — страх перед неизвестностью и неистребимая жажда приключений. Я пошла по трапу на борт корабля. С каждым шагом я уходила все дальше от всего, что знала и любила; с каждым шагом все сильнее приближалась к моей загадочной новой жизни.

Несколько дней спустя корабль вошел в бостонскую гавань. К вечеру он встал у причала, но я дождалась сумерек и только тогда робко покинула палубу. В это время на корабле было тихо: другие пассажиры высадились, как только мы пришвартовались, и большую часть груза успели выгрузить. Матросов — по крайней мере, тех, чьи лица я запомнила, — я на палубе не увидела. Скорее всего, они уже наслаждались прелестями жизни на суше и веселились в каком-нибудь портовом кабаке. Питейных заведений вблизи порта было великое множество. Похоже, в мореплавании этот бизнес играл роль поважнее древесины и парусины.

Всю дорогу дул попутный ветер, поэтому мы прибыли в Бостон намного раньше, чем рассчитывал капитан, но очень скоро эта весть могла дойти до монастыря, и оттуда в порт должны были кого-то прислать за мной. На самом деле, капитан уже с любопытством поглядывал на меня, пока я сидела на палубе, и поинтересовался, не нужно ли подвезти меня, если я не знаю дорогу.

Мне не хотелось в монастырь. Я представляла его себе чем-то средним между работным домом [13] Работный дом — благотворительное учреждение для оказания помощи нуждающимся. В работных домах предоставляли оплачиваемую работу при условии проживания в таком доме и подчинения его внутреннему порядку. и тюрьмой. Там меня ожидало наказание, там меня должны были всеми возможными средствами «исправить», исцелить от любви к Джонатану. Монахини должны были отнять у меня ребенка — то последнее, что соединяло меня с моим возлюбленным. Как я могла допустить такое?

С другой стороны, мне было очень страшно сходить на берег одной. Неуверенность, испытанная мною в Кэмдене, в Бостоне стала в сотню раз сильнее. Этот город казался мне громадным, бесконечным. Как мне вести себя здесь? К кому обратиться за помощью, где остановиться — особенно в моем положении? Я вдруг резко ощутила себя неотесанной деревенской девушкой, приехавшей в большой город из глуши.

Трусость и нерешительность заставили меня задержаться на корабле, но в конце концов боязнь лишиться ребенка вынудила меня рискнуть. Я решила: уж лучше буду спать в грязном проулке и зарабатывать на пропитание мытьем полов, чем позволю кому-нибудь забрать у меня дитя. Оставив сундук в портовой конторе, я в страхе пошла по улицам Бостона с одной маленькой сумочкой. Я надеялась, что заберу сундук, как только где-нибудь пристроюсь. Правда, монахини могли забрать его, обнаружив, что я пропала.