Алма Катсу - Употребитель

Много ли мне понадобится времени, чтобы уговорить Джонатана уехать со мной в Бостон? Выдержу ли я целую зиму в Сент-Эндрю? Мысль о долгих темных зимних днях в тесном доме, рядом с братом, пугала меня.

Невин опустил окровавленный кулак в ведро с холодной водой и проворчал:

— Пока ты тут, можешь жить у нас. Я бы тебя, конечно, за ухо взял да на улицу вышвырнул, но сплетен не хочу. Но веди себя пристойно, иначе все-таки выгоню.

— Конечно.

Я нервно провела рукой по шелковой юбке.

— И чтоб подонка этого, Сент-Эндрю, я тут не видал. Я бы тебе вообще запретил с ним видеться, пока ты живешь под моей крышей, но я знаю: ты все равно будешь к нему бегать, а мне врать станешь.

Конечно, он был прав. Но я пока что решила во всем с ним соглашаться:

— Как скажешь, брат. Спасибо тебе.

Тот первый вечер в родном доме получился нелегким. С одной стороны, не могу припомнить более радостного ужина. Когда домой после рабочего дня у Уотфордов вернулась Глиннис, мы все еще раз воссоединились, и наши сердца снова согрелись. Правда, Невин так и сидел мрачный. Я поняла: он меня никогда не простит. Пока пеклись бисквиты, я вытащила из сундука подарки и стала раздавать их, словно рождественский дед. Мэве и Глиннис принялись вальсировать по комнате, завернувшись в шелка. Потом они стали придумывать себе фасоны платьев. А моя мать, накинув красивую шаль, с трудом сдерживала слезы. Их радость только сильнее злила Невина. Счастье, что я ничего не привезла для него (я заранее знала, что любой подарок он бросит в горящий очаг). Ну, или бы он надрал мне уши и дал пинка.

Уже было съедено все до последней крошки, и свечи почти догорели, а мы все сидели за столом, и мать с сестрами рассказывали мне обо всем, что произошло в нашем городке за время моего отсутствия: о недороде, о болезнях, о немногочисленных новых поселенцах. Ну и, конечно, о том, кто умер, кто родился, кто женился. О свадьбе Джонатана мне рассказывали особенно подробно — видимо, мать и сестры решили, что мне это будет интересно. Они говорили, какие чудесные подавали угощения (не зная о том, что я в эти годы угощалась такими деликатесами, о каких они и помыслить не могли), какие были гости. Некоторым деловым партнерам Чарльза Сент-Эндрю пришлось проделать долгий путь по лесам и рекам.

— Жаль, что наш староста не дожил до этого дня, — вздохнула моя мать.

А девочка! Мать и сестры говорили о ней с такой гордостью, словно этот младенец был произведен на свет стараниями всего городка. Все — кроме Невина, конечно — проявляли невероятный интерес к этому ребенку.

— Как Джонатан назвал дочку? — спросила я, макая последний кусочек хлеба в лужицу говяжьего жира.

— Руфью, в честь матери, — ответила Глиннис, вздернув брови.

— Хорошее христианское имя, — нараспев проговорила моя мать. — Не сомневаюсь, они хотели дать девочке имя из Библии.

Я стала водить кончиком пальца по столу:

— Наверняка имя выбрали не Джонатан с Евангелиной. Готова об заклад побиться: девочку назвала миссис Сент-Эндрю.

— Может быть, она и на том настояла, чтобы они как можно скорей родили, — робко произнесла Мэве, опасливо глянула на Глиннис и добавила: — Роды были уж очень тяжелые, Ланор. Евангелина едва жива осталась. Она же такая худенькая…

— И такая юная…

Мать и сестры дружно закивали. Мэве вздохнула:

— Я слышала, что повитуха посоветовала ей пока больше не рожать.

— Это точно, — подтвердила Глиннис.

— Ну все, хватит! — Невин воткнул в стол нож. Все вздрогнули. — Нельзя уже мужчине поесть спокойно? Обязательно надо все дурацкие сплетни про этого красавчика слушать?

— Невин… — попыталась возразить мать, но тот махнул на нее рукой и заставил замолчать, проворчав:

— Слушать больше ничего не желаю. Женился на сопливой девчонке — сам виноват. Позор, да и только. Да от него ничего другого и ожидать не приходится…

На несколько мгновений мне показалось, что брат прекратил этот разговор о детях, жалея меня. Он резко отодвинул табурет от стола и прошагал к стулу, стоявшему у очага. Там после ужина любил садиться отец. Странно мне было смотреть на Невина на отцовском стуле, с отцовской трубкой.

Судя по тому, как высоко стояла луна, была почти полночь, когда я, не сумев заснуть, слезла с полатей. Язычки догорающего в очаге огня мягко плясали на стенах. Мной овладело беспокойство, дома не сиделось. Мне нужно было общество. Обычно в это время суток я готовилась возлечь с Адером. Неожиданно я поймала себя на том, что мной владеет настоящий голод — только так я могу описать, насколько сильно мне хотелось уюта. Я оделась и как могла бесшумно выскользнула за дверь. Мой кучер спал в амбаре, укрытый горой одеял и согретый теплом, исходившим от ночевавшего там же скота. Я не стала седлать мерина — бедняга заслужил отдых, — а пошла пешком в сторону центра городка. Для простого смертного такая прогулка могла закончиться плачевно. Подморозило, дул порывистый ветер. Но меня никакая непогода не пугала, я могла пройти любое расстояние без усталости. Очень скоро я добралась до центра.

Куда пойти? Сент-Эндрю — городок маленький. Почти все дома стояли темные. Город спал, а вот паб Дэниела Дотери был еще открыт. В единственном окошке горел свет. Я немного помедлила у двери, гадая, не опрометчиво ли поступаю, явившись сюда в такой час. Женщины вообще редко заходили к Дотери — и никогда сами по себе. О моем появлении здесь очень скоро мог узнать Невин. Тогда он только укрепится в убеждении о том, что я — обычная шлюха. Но меня так манило внутрь. Там сидели согревшиеся у очага люди, они негромко переговаривались и время от времени весело смеялись. Тяга была непреодолимой. Я потопала ботинками, сбила с них грязь и вошла.

Посетителей в пабе было немного — и хорошо, поскольку помещение было тесное. Я увидела двоих лесорубов, работавших на Джонатана, и Тоби Остергарда, крепкого на руку отца бедняжки Софии. Теперь он и сам выглядел не лучше мертвеца. Кожа у него стала землисто-серой, он тупо смотрел в одну точку потускневшими глазами.

Как только я вошла, все повернулись ко мне. Дотери как-то особенно мерзко ухмыльнулся.

— Кружечку, — сказала я. Можно было не уточнять. Выпить в этом заведении можно было только пиво.

Зал паба когда-то был частью дома Дотери. Хозяин отгородил жилую комнату от зала, где поместил стойку, один небольшой стол и разномастные трехногие табуреты, сколоченные как попало — одна ножка короче двух остальных. В теплые месяцы тут играли в азартные игры, а в амбаре порой устраивали петушиные бои. Амбар стоял рядом, нужно было только перейти проселочную дорогу. Большинство посетителей в пабе не задерживались. Покупали небольшой бочонок пива, чтобы потом выпивать дома за обедом и ужином. Пивоварение — дело непростое, а Дотери в этом был мастак. Лучший в городе пивовар — так все считали.