Альберто Марини - Консьерж

Его не удивило, что девушка назвала сына именем своего погибшего жениха. Конечно, не Киллианом же его называть — о таком он даже и подумать не мог. Анализируя и обдумывая свое собственное поведение, он понял, что никогда даже не пытался представить, как выглядит этот ребенок. Насколько он помнил, маленький Марк ему даже никогда не снился. Это человеческое существо не значило для него абсолютно ничего, и это прекрасно сочеталось с его убеждением, что кровная связь — вещь чисто биологическая, которая не должна порождать какие-либо чувства или эмоции. Этот мальчик был таким же, как его мать, или как почтальон, который приносил письма, или как кто угодно, — человек, ничем не отличающийся от массы.

Киллиан набрал номер, который теперь принадлежал айфону Марка. Он купил новую сим-карту, но не стал менять фотографию — заставку экрана — и сохранил прежнюю мелодию для входящих звонков. Он хорошо знал, что скажет, и отрепетировал свою речь. Кроме того, этот текст он отправил Кларе в конверте вместе с телефоном, а потом продублировал в электронном виде, в послании на «Фейсбуке» от имени Аурелии.

Послышался первый гудок. Он пытался представить себе реакцию Клары на мелодию звонка, так хорошо знакомую ей, — мелодию мобильника ее любимого человека. Он представлял, как она истерично разрывает конверт и замирает без сил, увидев айфон. Гудок. Он видит, как она плачет, перелистывая страницы черной записной книжки и начиная понимать, что Киллиан все это время менял ее жизнь. Гудок. Он представил, как она замерла, ошеломленная, над страницей, где он перечисляет пытки. Гудок. Сокрушенная Клара над листком, где он описал ночь, которую они провели в квартире втроем, когда Марк спал на диване в гостиной, а он занимался сексом со спящей Кларой в ее постели. Гудок. Как же она сломается, когда ответит на звонок и обнаружит своего истязателя на том конце провода. Гудок. Включился автоответчик.

Он отключил телефон. Надежда на то, что он попрощается с девушкой лично, не оправдалась, но это совершенно его не расстроило. Так или иначе, очень скоро Клара узнает, что произошло.

Ни на улице, ни на шоссе никого не было. На этот раз никаких неожиданных спортсменов на горизонте. Киллиан перелез через перила на самый край и смотрел вниз, на реку. Вода еле двигалась.

Нача мыла посуду на кухне, напевая веселую песенку на испанском. Один из способов не чувствовать себя такой одинокой в чужой стране, вдали от семьи.

У нее было трое детей, и все они остались в Боготе, на попечении ее родной сестры. Конечно, было нелегко расстаться с детишками, но нужно было работать и откладывать деньги, чтобы обеспечить им хорошее образование в будущем. Поэтому она приехала в Штаты и ухаживала за чужими детьми, чьи матери, в свою очередь, были заняты своей собственной работой.

Ее шестое, материнское, чувство не спало. Нача перестала петь и закрыла кран, чтобы прислушаться и понять, в чем дело. Малыш мисс Клары плакал. Она посмотрела в окно, выходящее в сад, но увидела только спину Клары, сидящей на качелях.

Нача вытерла руки и выглянула на улицу:

— Мисс Клара, все в порядке?

Ответа не было. Она вышла на крыльцо. Клара неподвижно сидела на качелях, спиной к ней. Ребенок надрывался откуда-то из сада. Нача подошла ближе:

— Мисс Клара… Мисс Клара, что случилось?

Рыжие волосы Клары пропали из виду, она соскользнула с качелей на траву, потеряв сознание. Железный столик с громким звоном перевернулся, разлетелись осколки стакана. Детский плач внезапно прекратился. Нача побежала.

Дождь усиливался, у Киллиана уже намокли волосы и одежда. Можно было надеть дождевик, но он подумал, что нет смысла прятаться от дождя, когда собираешься умереть.

«Дорогая Клара, — он произносил про себя слова, которые собирался сказать ей по телефону, — могу только представить себе твое лицо, когда ты будешь читать это письмо, в котором рассказывается о нескольких месяцах твоей жизни от имени твоего секретного соседа по квартире, твоего секретного любовника, убийцы человека, которого ты любила… от имени отца твоего ребенка. И я хочу, чтобы ты знала: ты — единственная причина, по которой я жив по сей день».

Он решил произнести все это вслух, будто Клара здесь, рядом с ним.

— Байрон… — когда Киллиан писал текст, он постарался узнать, кто же автор фразы, которая ему так нравилась, — сказал, что воспоминание о счастье — всего лишь воспоминание, но воспоминание о боли — это боль. Я надеюсь, что после того, как ты прочитаешь это письмо до конца, каждый взгляд на нашего ребенка будет напоминать тебе о той боли, которую я тебе причинил. И каждый раз ты будешь переживать эту боль заново…

По шоссе проехала машина. Киллиан увидел, что водитель чуть замедлил ход, увидев человека на краю моста, за перилами, но не остановился и поехал дальше.

Он продолжил свой монолог:

— Думаю, я никому никогда не сделаю больнее, чем тебе, Клара. Никому.

С сердцем, выпрыгивающим из груди, Нача подбежала к садовым качелям. Клара в неестественной позе лежала на газоне, неподвижная, с пустым взглядом. Ребенок снова истерично орал. Целый и невредимый, он так и лежал на подушках качелей.

— Что с вами? Что случилось, мисс?

Нача подхватила ребенка и попыталась успокоить, раскачивая его на руках вверх и вниз, но она была слишком взволнована, и движения выходили резкими, неласковыми. Малыш продолжал плакать, его личико покраснело от напряжения.

Клара смотрела на помощницу, не видя ее. Она вдруг развела руками, будто в поиске какого-то объяснения, в непонимании происходящего вокруг нее.

— Мисс, вы очень нужны своему малышу.

Нача передала ей ребенка, и Клара наконец вышла из отрешенного состояния. Она взглянула на мальчика, который кричал во всю силу своих крошечных легких, и лицо ее исказила гримаса абсолютной, всепоглощающей боли.

Он начал считать. «Причины, чтобы вернуться в постель: то, что я сделал с Кларой, будет радовать меня еще какое-то время. Мать заслуживает страданий снова и снова… Я могу найти новую работу».

Придерживаясь одной рукой за перила моста, рукавом другой он вытер лицо, мокрое от дождя. «Причины, чтобы спрыгнуть: я никогда не сумею повторить то, что сделал с Кларой… Я не продержусь долго, скрываясь от полиции. Мать в любом случае будет страдать. Скоро опять станет холодно».

Весы балансировали ровно, и ни одна чаша заметно не перевешивала. Ничья. Напрашивалась вторая серия причин — нужно было определить, умирать ему сегодня или прожить еще сутки.

Взгляд Киллиана упал на рекламный плакат. Три прекрасные улыбающиеся девушки из разных уголков земного шара передавали ему послание: в мире живут еще миллионы людей, счастье которых он мог бы разрушить. Существуют еще миллионы и миллионы улыбок, которые можно стереть с чьих-то лиц.