Роберт Самерлот - «Вечер, проведённый в доме Блэка» и другие «чёрные» новеллы

Да, мсье, у меня богатое воображение, я с этим согласен. Но, может быть, и вы рассуждали бы так же, если бы жили здесь один. Бывают ночи, когда мне кажется, что я их вижу.

По-моему, она была слишком молода и слишком неопытна, чтобы догадаться, что муж никогда не ударил бы ее, если бы она была ему безразлична. Она подумала, что он ее больше не любит, и что если он уходит, то все кончено между ними. Она не знала достаточно хорошо жизни, чтобы сохранять надежду и ждать. В отчаянии, она прибежала прямо сюда и бросилась в колодец. Пять минут спустя он пошел ее искать, но было уже слишком поздно. Когда он вытащил Мэри из колодца, она была мертва, ее белокурые волосы были измазаны мхом, а в красивых зеленых глазах была тина. Именно здесь, где мы стоим. Вот крышка, которую положили после этого… Прочная и тяжелая, чтобы никто не смог ее сдвинуть. Но если вы отойдете немного, мсье, чтобы мне было удобно просунуть конец алебарды в кольцо…

Ну вот! Никто не знает, какова глубина этого колодца… Отсюда вы можете лучше увидеть.

Не думаете ли вы, что она должна была потерять всякую надежду, чтобы, не колеблясь, покончить так с жизнью?

О Мэри, моя нежная, мой ягненочек! Нет, мсье, я ничего не сказал. Я подумал, что это вы собираетесь что-то сказать.

Что я делаю, мсье? Я просто поворачиваю ключ в замочной скважине, чтобы показать вам, как он хорошо работает. Здесь много ключей и замков, за которыми надо следить… Господин Шестлей требует особо, чтобы этот зал был всегда закрыт на ключ. В течение последних трех лет кроме меня сюда никто не заходил. До сегодняшнего вечера. И не думаю, что кто-нибудь придет сюда в течение ближайших трех лет. Видите ли, я сам убираю. Я аккуратен, все должно быть хорошо убрано. Вот, посмотрите на эту алебарду, например… Заточена, как нож мясника… Видите… О, извините, мсье… Я вас уколол?

Сумасшедший, мсье? Нет, только не я, мсье. Это ее муж стал сумасшедшим, помните? Они даже вынуждены были его запереть. У меня был только приступ, который никак не повлиял на мои умственные способности. Когда мне предложили пенсию с легкой работой, я не отказался, конечно. Но вы не можете себе представить, какой я крепкий. Вот почему, мсье, если бы я был на вашем месте, я бы не стал меня толкать, потому что вы ровным счетом ничего не добьетесь.

Всегда не прав тот, кто слишком много говорит, мсье. Так, вы сказали «Мэри Тюрсел». Ее первым именем было Алиса, и именно оно фигурировало в газетах… Только члены ее семьи и самые близкие люди называли ее Мэри. И как вы узнали, что ее глаза были зеленые? Они уже давно закрыты — с того самого момента, когда журналисты видели ее тело.

Но ее любовник знал цвет ее глаз. Да, мсье, я знаю теперь, кто вы… Вы тот молодой человек, который этим летом остановился на ферме, принадлежащей Ловел. Нам надо поговорить о Мэри. Жаль, что бедняга Тим Тюрсел не с нами: это было бы для него большим утешением.

Но мы подумаем о нем, не правда ли, прежде чем расстаться?

Это даже странно, если подумать… сказал бы даже, ниспослано провидением… что вы пришли с фермы пешком, без сопровождения, без машины. Я готов держать пари на этот ключ и эту алебарду — вы, конечно, представляете, как я ими дорожу, — что вы никому не сказали куда идете. Но вы не могли не прийти, так? И я думаю, что ни вы, ни я никогда не узнаем, что вас толкнуло на это… Вы не предполагали, что встретите отца Мэри. Но это должно было произойти, потому что я не переставал ждать этой встречи.

О, на вашем месте, мсье, я бы так не кричал. У вас только заболит горло, но никто вас не услышит. В радиусе одного километра нет никого, кроме вас и меня. А стены здесь толстые. Очень, очень толстые.

Эд Диллон колебался какое-то мгновение, стоя перед ажурной металлической изгородью, закрывающей аллею, которая вела к богатому дому. Затем, перекладывая помятый чемодан из одной руки в другую, он двинулся вперед, не обращая внимания на объявление, висевшее около звонка: «Представителям фирм вход запрещен». Он чувствовал себя уставшим, разбитым, как может себя чувствовать только агент по продаже, перед носом которого в течение целого дня захлопывают дверь. Да, это был трудный город, сволочной.

Незадолго до этого, заметив настойчивый взгляд полицейского, Эд Диллон как ни в чем не бывало продолжил свой путь бодрым шагом хорошо перекусившего туриста, который осматривает город в ожидании автобуса. Но полицейский не был так глуп: его глаз заметил стоптанную обувь, куртку из ткани, которая лоснится от долгой носки, и мятые чемоданы с образцами товаров. «Сволочной город», — повторил про себя Диллон, подумав о двух жалких продажах, которые так и не удалось осуществить.

Однако посмотрев на часы, Эд пришел к выводу, что у него осталось немного времени, чтобы в последний раз попытать удачу и перекусить, прежде чем он сядет на автобус, отправляющийся в ближайший город в 17 часов 15 минут.

Едва он успел толкнуть калитку и сделать пару шагов, как на него кинулась собака с открытой пастью, из которой шла пена, и страшными клыками. Почему этот странный зверь, только что тихо бродивший по саду, вдруг рассвирепел? Рефлекс, выработанный в силу долгого опыта, заставил Диллона вовремя поднять чемодан, что затруднило нападение, и зубы животного только ободрали кожу у запястья. Собака, оказавшись за его спиной, удалилась со зловещим воем.

Сердце Эда бешено колотилось, он облизнул задеревеневшие фаланги пальцев и посмотрел вслед убегавшему животному. Случайно он заметил, как спустилась занавеска на одном из окон, затем открылась дверь дома, и человек высокого роста с седыми волосами вышел на крыльцо. Увидев энергичные черты лица человека, проницательные глаза, которые изучали его с головы до пят, агент по продаже сказал себе, что в этом доме он ничего не продаст. Он вновь подхватил свой чемодан, открыл калитку и поспешил убраться.

— Подождите! — закричал человек с седыми волосами. — Эй, вы! Вернитесь! Стойте!

Эд продолжал бежать, не оборачиваясь. Он хорошо знал эти города, этих озлобленных людей, все время ищущих случая посадить несчастного представителя фирмы в тюрьму, заставить его заплатить штраф за продажу без лицензии, вырвать у него последний цент и пинками под зад выгнать его, как последнего бездомного нищего. О, он их очень хорошо знал, эти злосчастные городишки, покрытые жиром, этих плохо причесанных домашних хозяек, которые слушают вас с угрюмым видом и высокомерной улыбкой. Что эти люди имели против него? Почему они его ненавидели, презирали, натравливали на него своих собак? Он ничего не сделал им плохого: он только предлагал свои щетки, хозяйственные принадлежности, безобидные шутки. Почему они отвечали ему оскорблениями и угрозами? Человек, стоявший на крыльце дома, продолжал орать во все горло, в то время как Эд повернул за угол улицы, направляясь к автовокзалу.