Владимир Сухарев - Стая

— Я никого не убивал. Это вы всё сами придумали, я и стрелять-то не умею, — упрямо сказал Коля.

— Я ничего не придумал, тебе нужны доказательства? На прикладе винтовки твои пальцы, обнаружили её в твоем сарае. Вот протокол выемки. На чердаке дома, из которого ты стрелял, следы от твоих кроссовок, наконец, есть показания убитой горем невесты, что ты грозился убить её жениха. Чего тебе ещё нужно? Да, и алиби у тебя нет.

— Это всё подстроено! — закричал, задыхаясь, Коля.

— Об этом расскажешь судье, но сомневаюсь, что он тебе поверит. Ты — убийца, Коля, и если ты думаешь иначе, то сейчас тебя отведут обратно в подвал, и будут убеждать. Я уверен, что послезавтра ты признаешься не только в том, что убил Седова, но что и съел его. Действие наркотика, который тебе ввели, скоро кончится и тебе снова будет больно. Так что будь здоров, как это ни кощунственно звучит. Как захочешь признаться, дай знать. Моя фамилия — Крыленко. Сейчас — семь утра. У меня сегодня выходной, и вообще Новый Год сегодня. Так что соображай, Коля. Даже если ты сегодня и надумаешь сегодня признаться, меня найдут не сразу, а тех, кто тебя пытается убедить, могу остановить только я. Понял?

Коля сидел с опущенной головой:

— Но так же нельзя, — прошептал он.

— Можно, Коля, можно. У тебя есть выбор: или пишем явку с повинной, суд это учтёт. Через час у тебя будут сигареты, чай, еда, хороший адвокат, завтра свидание с матерью. К тому же я гарантирую тебе минимальный срок и позабочусь, чтобы на зоне тебя устроили в хорошее место. А если будешь твердить своё, то всё равно сядешь, доказательств достаточно. Но до освобождения ты не доживёшь, здоровье ты оставишь тут, в подвале. Подумай, дурачок, о тебе забочусь.

Крыленко вызвал конвой и велел увести Лыкова. На этот раз Лыкова не посадили в одиночку. Камера оказалась общей. Кроме Лыкова в камере было ещё пятеро арестованных. Колю удивило, что все они были, как на подбор: рослые, крепкие, мускулистые. Но у него слипались глаза от бессонной ночи и непрерывных побоев. Поэтому он свалился на свободные нары. Поспать Лыкову не удалось.

— Ты чего же, землячёк, с братвой не поздоровался? — ткнул его в бок один из сокамерников.

— Да он, похоже, нас не уважает, — поддержал его другой, — придётся его научить.

— Да ладно, ребята, отвяжитесь. Я спать хочу, — сказал Лыков, который уже бывал в изоляторах, тюрьмах и зонах. Он знал, как себя надо вести, что можно, а что нельзя.

— Ну, ты даёшь, паскуда, ребят нашёл, — снова ткнул его первый. Потом он поднял Колю за шиворот и с размаху бросил его на пол. Не успел Лыков закричать, как трое принялись его мутузить. Били ловко и умело. Коля не помнил, сколько продолжалась эта пытка. Но тут их остановил ещё один сокамерник, не принимавший участия в избиении:

— Хорош, стойте, вы, архаровцы. Набросились на пацана.

Бить перестали.

— Вы что не видите, что это свой пацан. Даже не пискнул. Кто ещё его тронет, башку оторву.

Он подошёл к полумёртвому Лыкову, поднял его и усадил на нары. Потом вытащил изо рта папиросу и сунул её Лыкову в рот:

— На, братан, курни. А вы, шавки, соберите чего-нибудь похавать. И чифиру сварите.

Через десять минут Коля, съев пару бутербродов и выпив чаю, почувствовал себя легче. Его спаситель, назвавшись Герой, спросил:

— Звать-то тебя как, земляк?

— Коля зовут. А фамилия Лыков. Погоняло у меня «Лык».

— Ты, что? Сидел что ли?

— Два раза, первый раз по малолетке.

— Шьют тебе чего?

Лыков всё подробно рассказал Гере и в конце добавил, что сам не знает, за что сидит. Тот выслушал, смачно сплюнул сквозь зубы и сказал:

— Влип ты, паря. Раз твои пальцы на волыне, и шалава твоя бывшая про угрозы ментам напоет, то им теперь твоё признание не нужно. Советую сознаться, тогда, может, пожизненное и не дадут.

— Но я не знаю никакого Седова.

— Это ты можешь там, — Гера показал пальцем в потолок, — следаку лапшу вешать, а мне-то всё ясно.

— Ты мне не веришь?

— Что я тебе, прокурор что ли, верить или нет. Я тебя от этих шакалов спас? Спас. Это точно. А ты меня слушать не хочешь. Подумай над моими словами, если, конечно, жить хочешь.

Гера лёг на нары и закрыл глаза. Лыков тоже прилёг, но не для того, чтобы спать, а сосредоточиться. И тут в его голову пришла совершенно очевидная мысль: все его сокамерники — подсадки. И они прекрасно разыграли свой спектакль. Одни бьют, другие спасают. Одни плохие, другие хорошие. Жертва тянется к спасителю и раскрывает перед ним душу. Умный, сильный, авторитетный спаситель даёт совет, как себя вести на следствии. Или жертва соглашается и даёт нужные показания, или её продолжают бить до тех пор, пока нужные показания ей дать приходится, чтобы прекратить эти мучения. Вариант беспроигрышный. Незаметно Лыков уснул. Проспав пару часов, он поднялся с нар и подошёл к Гере.

Гера спросил:

— Ну что, Лык, надумал?

— Да, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом.

— Вот и молодец! — как-то облегчённо вздохнул Гера. Он не заметил, что переиграл, но от Лыкова это не ускользнуло.

Когда раздавали еду, Гера дольше обычного задержался возле кормушки. Потом он объяснил свой разговор с вертухаем весьма оригинально:

— Сейчас легавый за водкой сгоняет. Сегодня Новый Год и пора бы нам разговеться.

Все бурно приветствовали это заявление. Сразу после еды Лыкова вызвали на допрос.

— Теперь мне всё ясно. Гера сообщил, что я дозрел, — думал Лыков, идя по коридору.

Крыленко был уже в кабинете:

— Здравствуй, Коля.

— Виделись.

— Точно. Ну, лишний раз пожелать здоровья не помешает.

Чувствовалось, что своим решением признаться, Лыков снял у них много проблем: и у Геры, и у Крыленко.

— Садись, кури. Надеюсь, что у тебя было время подумать?

— Да, я подумал, — ответил Коля.

— Тогда, вот тебе ручка, я буду диктовать, а ты пиши. А потом, по старой дружбе я поговорю с прокурором, чтобы тебе не дали слишком много. Сейчас и адвокат подойдёт, чтобы всё по закону было.

— Спасибо, ты — настоящий друг, — ответил с иронией Лыков, — только раньше я бы хотел в туалет.

— Это можно. У тебя, как у плохого бойца перед атакой понос. Ха-ха.

Зашёл полицейский и повёл Колю в туалет, предварительно пристегнув Колину руку к своей руке наручниками. Лыков бывал уже под следствием и был уверен, что справлять нужду ему придется пристегнутым к вертухаю. Но перед входом в кабинку, к удивлению Лыкова, полицай наручники снял, хотя Коля и не слишком на этом настаивал. Закрывшись в кабине, Лыков быстро отсоединил от сливного бачка цепочку с массивной фаянсовой ручкой. Потом он приоткрыл дверь и принялся скрести пальцами по стенке. Полицай, услышав шум, заглянул в кабинку. Уловив момент, Лыков ударил его фаянсовой ручкой по голове. Тот мгновенно обмяк и упал. Коля быстро его раздел, нацепил мундир, закрыл полицая в одной из кабинок и быстро пошёл по коридору.