Джеймс Роллинс - Кровавое евангелие

Несмотря на столь необычную историю этого храма, после рассказа Распутина он утратил в глазах Эрин значительную часть своего великолепия. Ей уже довелось повидать немало камней, некогда обагренных кровью, особенно в последнее время. Но все-таки Эрин, открыв дверь машины, вышла на холодный ветер, еще более пронизывающий, чем на кладбище. Она смотрела на грязно-серые снежные сугробы, наметенные вдоль стен храма сильным ветром, дувшим с находящейся неподалеку реки.

Джордан встал рядом с Эрин, чтобы заслонить ее от ветра. Он внимательно рассматривал замысловатые конструкции, украшающие фасад.

— Похоже, кому-то дали набор инструментов для изготовления имбирных пряников и невесть сколько свободного времени.

Услышав это, Рун чуть слышно проворчал:

— Это его гордость. Не нужно его оскорблять.

Ответ Распутина, стоявшего у другого борта машины, донес до него ветер.

— Рун, они не могут оскорбить меня сильнее, чем ты, а те, кого ты любишь, уже оскорбили меня. Но они оказались достаточно умными и не вводили меня во гнев. Ну а теперь я чувствую себя достаточно великодушным, чтобы гарантировать их неприкосновенность хотя бы потому, что они не сангвинисты.

— Выходит, нам повезло, что мы люди, — пробормотал Джордан, скривившись в вымученной улыбке.

И как бы в подтверждение этого он, опустив руку, сжал своими теплыми пальцами холодные пальцы Эрин.

И они вдвоем прошли через двойные арки церковного входа вслед за двумя одетыми в черное священниками.

17 часов 27 минут

Пройдя через вестибюль, Рун вошел в главный неф. Он знал, что его ожидает, но то, что он увидел, глубоко его поразило — именно это и предвидел Григорий.

Его взгляд сразу же привлекло мозаичное покрытие всех внутренних поверхностей храма. Ярко-голубые, золотые и кроваво-красные узоры заполнили все поле зрения Руна. Стены и потолок были украшены мозаичными картинами на библейские сюжеты: Иисус и апостолы, одинаковые карие глаза святых, бриллиантовые крылья ангелов. Миллионы мельчайших плиточек образовывали в малых и больших масштабах библейские сцены. Корца закрыл глаза, а когда вновь открыл их, они опять засияли перед ним.

Его желудок выворачивало наизнанку от царившего внутри запаха: от теплых тел людей в нефе; от ладана и вина; от тления, дух которого просачивался сквозь трещины в полу, да и вообще отовсюду; от свежей человеческой крови. Он едва сдерживал себя от того, чтобы не броситься стремглав вон из храма.

Рун повернулся назад ко входу, и его взгляд остановился на широком мозаичном панно над дверью. Сотни тысяч мельчайших плиточек изображали величайшее событие в истории сангвинистов. Он знал, что эту работу заказывал сам Григорий, она показывала воскресшего из мертвых и поднимающегося из своей усыпальницы Лазаря — первого из Ордена сангвинистов, — чтобы приветствовать Господа нашего и пообещать служить ему, вкушая только Его кровь.

Кроме Руна, Лазарь был единственным членом Ордена, который был обращен еще до того, как вкусил человеческой крови, еще до того, как взял хотя бы единственную жизнь.

Как же сильно я пал…

Рун опустил глаза. Картина о величии судьбы Лазаря помогла ему найти главное для него в шуме и гаме этого храма с хорошо отражающими звук стенами.

— Чудесно, ты согласен? — Григорий обвел рукой это грандиозное строение, вызванное им к жизни.

— Мозаичные панно просто великолепны, — согласилась Эрин, выступая впереди него и, закинув голову, внимательно осматривая все вокруг.

— Да, это точно.

Григорий несколько раз хлопнул в ладоши. В проходе и в нишах возникли какие-то непонятные фигуры — и сразу же засуетились.

Снова внимательно осмотрев внутренность храма, Рун отметил, что ни у кого из тех, кто появился по сигналу Григория, не прослушивалось сердцебиения; большинство из них были похожи на их шофера, такие же молодые лицом, но очень старые по годам. Это были стригои, заключившие договор с Григорием, которого они признали своим священником, создав тем самым искаженную копию Ордена сангвинистов на русской земле.

По приказу Григория туристов, находившихся в храме, вытолкали за двери, которые с глухим звуком захлопнулись и закрылись за ними на засов. Через несколько минут в храме можно было слышать биение всего лишь двух сердец.

Кроме Руна и его спутников, в церкви остались пятьдесят последователей Григория: мужчины, женщины и дети, которых он обратил в свою темную паству и обрек навечно балансировать между спасением души и обречением на вечные муки. Они не были такими же жестокими и дикими, как большинство стригоев, но и не тянулись к святости, подобно сангвинистам.

Новая тень тьмы была впущена в мир руками Григория.

В неф внесли деревянные лавки и поставили их так, чтобы сидевшие на них видели перед собой алтарь. Электрическое освещение было выключено, свет давали только длинные желтые восковые свечи. Летний запах меда хоть как-то смягчал острую вонь, сопутствующую этой мрачной пастве.

Эрин с Джорданом стояли рядом с Руном за скамьями. Стоун тяжело переступал с ноги на ногу, как боксер, ожидающий атаку в любой момент. Эрин внимательно рассматривала одно за другим эти фантастически красивые мозаичные панно. Даже здесь они оба ясно демонстрировали свое перевоплощение в порученные им роли: он — Муж-Воитель, она — Женщина, умудренная Знанием.

Рун, исполняя собственную роль, держался между ними и паствой Григория. Рыцарь Христов. Но его голова шла кругом от того, что все здесь делается неправильно , от того, как образы святых взирали вниз на нечестивую паству Распутина.

В сопровождении юных псаломщиков Григорий величавой поступью взошел на алтарь по лестнице из черного мрамора. По обеим сторонам его пути стояли витиеватые кроваво-красные колонны, освещенные пламенем высоких свечей. За его плечами догорали последние лучи уходящего дня, их неяркий оранжевый свет, проникая сквозь высоко расположенные окна, падал на мозаичную картину, изображавшую Христа, потчующего апостолов хлебом и вином, и ангелов, взирающих на трапезу сверху.

Григорий произносил нараспев свою мрачную мессу. Хор тянул древние русские молитвы, чистые голоса взлетали под самый купол. Ритм и тональность были такими, каких обычные люди никогда не слышали и никогда не могли бы повторить.

Под конец чьи-то руки подвели Руна и его спутников к скамье. Он послушно шел, все еще будучи не в силах постичь всю глубинную неправедность этого спектакля.

Вдруг теплая рука коснулась его обнаженного запястья.

— Рун? — прошептал чей-то голос.

Корца обернулся и посмотрел в глаза Эрин, в которых застыл вопрос. Естественность и человечность этих глаз помогли ему вернуться к действительности.