Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля

— У тебя проблемы с учебой?

— С чего ты взял? — Я попытался выразить недоумение, и вопросительная интонация вышла у меня фальшивой.

— Ты с прошлого года не сдаешь экзаменов.

Отец говорил тихо, четко выговаривая слова. Я посмотрел на него. Морщины… Свидетельство не только возраста, но и глубокого страдания.

— Ты не мог бы объяснить нам, что происходит? — продолжил он.

Эти вопросы не просто ему дались. Я никогда не создавал никаких проблем, особенно в учебе. За проблемы у нас в семье отвечала моя сестра, и этого им хватало с лихвой. В чем же дело?

Я понял, что они, должно быть, долго и подробно обсуждали это между собой. Что со мной происходит. Наверное, они терзались сомнениями, стоит ли со мной заговаривать или от этого все станет только хуже.

Я повел себя как обычный человек, застигнутый на месте преступления. Наотрез отказался признать свою вину и перешел в нападение.

Я действовал подло. Они были слабы и беззащитны передо мной, как могут быть слабы и беззащитны только родители.

Чего они ко мне привязались? В неполные двадцать три года я уже практически окончил университет. Блин! Что, у меня не может быть небольшого кризиса? Не может, да? Я кричал очень обидные вещи и в конце концов выскочил из-за стола. Они сидели молча.

— Я ухожу, — бросил я на прощание.

Я злился на них за то, что они правы. Я злился на самого себя.

Я был зол и одинок.

На следующее утро в девять тридцать я позвонил Марии.

Она не удивилась моему звонку. Ничуть. И повела себя так, будто ждала его именно в то утро. Сказала, что сегодня занята, но мы могли бы увидеться завтра.

Я могу прийти на следующее утро, сказала она. К ней домой. Естественно, перед выходом лучше позвонить. На всякий случай. Ладно. Значит, до завтра? До завтра. Пока.

Пока.

Закончив разговор, я еще долго держал руку на трубке, пораженный откровенностью нашего разговора: никаких тебе намеков, никаких неясностей. Куда все это меня приведет, интересно.

Для начала — к ней домой, завтра утром.

Перед выходом позвонить. На всякий случай.

Она даже не пригласила меня выпить или поболтать о том о сем, чтобы соблюсти хотя бы минимум приличий. Ничего подобного. Приходи завтра утром. И все.

Я испытывал опустошенность и в то же время грубое возбуждение.

От этого странного химического соединения в голове у меня слегка поплыло. Я о чем-то думал, но на самом деле не думал ни о чем. Перед моим мысленным взором медленно и беспорядочно скользили туманные образы. Мать. Отец. Их лица — более старые, чем на самом деле. Я с трудом прогнал их «из кадра», и им на смену явилась моя сестра. Ее черты расплывались, и я не мог толком ее разглядеть.

То есть я не мог вспомнить, как выглядит моя сестра. Мне стало грустно, и я прогнал ее видение. Это получилось достаточно легко, но на ее месте тут же возник Франческо. Он тоже был виден нечетко. Затем последовали воспоминания детства, все более отдаленного. Средняя школа, первый день каникул после четвертого класса (почему именно он?), плач ребенка на детском празднике. Почему плакал тот ребенок? Мне было его жаль, но помочь ему я не мог. Как не смог вмешаться, когда двое других детей постарше принялись злобно дразнить его. В сильнейшем унижении я отвернулся в другую сторону.

Затем появились другие образы, связанные с еще более давними воспоминаниями. Настолько далекими, что я уже почти не различал их. Они медленно сменяли друг друга.

Чересчур, невыносимо медленно.

Что-то рушилось внутри меня, и в какой-то момент я понял, что так больше нельзя.

Я пошел в свою комнату и поставил «Дайр Стрейтс». Гитара Нопфлера прогнала тишину и вымела тревожные образы из моей головы. Я взял карты и начал заниматься. Музыка закончилась, а я продолжал упражняться, как будто ничто больше не имело для меня значения. Бросил только часа в два, когда услышал, как мать поворачивает ключ в замочной скважине.

У меня болели руки, но голова обрела спокойную ясность.

Как застывшее озеро.

Пообедав, я пошел спать. Отличный способ бегства. Лучшее естественное обезболивание. Проснулся около шести и, не находя в себе сил оставаться дома после ссоры, сразу ушел.

Для июня погода стояла достаточно прохладная и, побродив немного без цели, я, как обычно, завернул в книжный.

Из обычных завсегдатаев никого не было. В магазине вообще никого не было, когда я вошел.

Послонявшись немного среди рядов и полок, я понял, что книги меня больше не интересуют.

Для меня книжный оставался чем-то вроде бара или кафе. Я ходил туда по привычке, не зная, куда податься и к кому зайти, ведь уже тогда я общался с одним только Франческо. А время наших встреч всегда назначал он.

Я рассеянно полистал взятую наугад книгу, но делал это чисто машинально, жестом пустым и бессмысленным.

Интерес проснулся, когда я обнаружил в отделе игр и развлечений «Большой трактат о фокусах иллюзионистов» неизвестного мне издательства. Никогда прежде и ни разу после мне не попадались его книги. Я пролистал том до главы о карточных трюках: детские фокусы, годные разве что для семейных праздников. Разочарованный, я положил книгу на место.

Я собирался посмотреть «Полное руководство карточного игрока», когда услышал свою фамилию. Кто-то громко окликнул меня: «Чиприани!»

Я обернулся на голос: слева от меня стоял толстячок. Он направлялся ко мне широко улыбаясь (я заметил, что он стоял перед стеллажом учебных пособий), и, пока он приближался, я узнал его.

Мастропаскуа. В средней школе мы учились в одном классе.

Весь класс единодушно и единогласно признал его непроходимым тупицей. Но и в последних учениках он не значился — занимаясь по восемь часов в день с упорством мула, он в конце концов вытягивал на «удовлетворительно» по всем предметам.

Мы с ним никогда не дружили. За три года обменялись от силы тремя десятками слов — в основном во время субботнего футбола.

Я ни разу не встречал его после выпускных экзаменов.

Он подошел и обнял меня.

— Чиприани, — сердечно повторил он. Как будто хотел сказать: «Наконец-то я нашел тебя, мой старый друг».

Продержав меня несколько секунд в объятиях, — я молил Бога, чтобы никто из знакомых не вошел и не увидел эту сцену, — Мастропаскуа отпустил меня.

— Рад видеть тебя, Чиприани.

Я услышал свой голос:

— Я тоже рад, Мастропаскуа. Как дела?

— Все хорошо, задница прикрыта.

«Задница прикрыта»… Мы использовали это выражение в школе. Мастропаскуа не слишком обновил свой лексикон.

— А как твоя задница, прикрыта?

Мне вспомнились наши словечки тех лет. Перейдя в гимназию, я моментально забыл тот жаргон. А Мастропаскуа, судя по всему, нет. Наверное, он бережно хранил его, как особый язык — мертвый, но полный значений, очарования и скрытых возможностей.