Саймон Бекетт - Химия смерти

Первым сообразил один из экспертов.

– Это кролики, – сказал он. – Крольчата.

Маккензи подошел к моему «лендроверу», где я сидел меж распахнутых задних дверей с бутылкой прохладной минеральной воды. На данный момент я сделал все, что в моих силах, и с облегчением скинул опостылевший комбинезон. С другой стороны, даже помывшись в полицейском трейлере, я все еще ощущал себя грязным, причем не только из-за жары.

Инспектор молча присел рядом и принялся разворачивать пакетик с мятными леденцами. Я отпил еще глоток.

– Ну, – сказал он наконец, – по крайней мере мы знаем, что это тот же самый человек.

– Нет худа без добра, а?

Получилось как-то цинично, и Маккензи взглянул мне в лицо.

– Вы в порядке?

– Отвык я что-то от таких дел...

Я было подумал, что он извинится за то, что вовлек меня. Увы. Мы помолчали. Потом Маккензи сказал:

– С момента исчезновения Лин Меткалф прошло девять дней. Если, как вы говорите, она мертва уже шесть или семь суток, значит, он держал ее в живых как минимум два дня. Может, даже три. Прямо как Салли Палмер.

– Да, я знаю.

Он уставился на озеро, чья ртутная поверхность подрагивала под палящим солнцем.

– Зачем?

– Не понял?..

– Зачем держать ее в живых так долго? К чему брать на себя риск?

– Я, конечно, не сообщу вам ничего нового, однако... мы же не имеем дело с рационально мыслящим человеком, верно?

– Верно, но и дураком его тоже не назовешь. Так зачем он это делает?

Маккензи раздраженно пожевал нижнюю губу.

– Ничего не понимаю... Что здесь вообще творится?

– В смысле?

– Обычно, когда похищают и убивают женщин, мотив имеет сексуальную подоплеку. А у нас здесь... что-то не похоже.

– Так вы не думаете, что их насиловали?

Состояние второго трупа точно так же не позволяло дать стопроцентной уверенности, как и в случае с Салли Палмер, хотя такое знание могло бы пусть ненамного, но утешить.

– Я вовсе не об этом. Скажем, вы находите мертвую женщину и она совершенно раздета. Вполне очевидно предположить, что нападение совершено на половой почве. Однако типичный сексуальный маньяк обычно убивает своих жертв немедленно, как только у него проходит возбуждение. Очень, очень редко попадется такой, кто держит их живыми, пока не наиграется. Но то, что убийца проделывает здесь, не имеет никакого смысла.

– Может, ему еще надо дорасти до таких высот? Маккензи молча смотрел на меня пару секунд, затем пожал плечами:

– Может быть. Впрочем, судите сами: с одной стороны, речь идет о человеке, который достаточно умен, чтобы похитить двух женщин и расстроить розыскные мероприятия, наставив ловушек. А с другой – он беззаботно избавляется от трупов. И как насчет увечий и надругательств? Какой в них смысл?

– Это надо спрашивать психологов, а не меня.

– Спросим, не волнуйтесь. Не думаю, однако, чтобы у них нашелся ответ. Этот тип, он что, нарочно рисуется перед нами или же просто беспечен? Такое впечатление, что перед нами два противоречивых ума.

– Вы имеете в виду, он шизофреник?

Маккензи хмуро обдумывал головоломку.

– Нет, мне так не кажется. Любой человек не в своем уме проявил бы себя задолго до этих событий. И потом, я не думаю, что шизофреники на такое способны.

– Тут есть еще одна загвоздка, – сказал я. – Он убил двух женщин за... Сколько там прошло? Меньше трех недель, так? Причем очередь второй жертвы наступила дней через десять-одиннадцать после первой. Это не вполне... – я чуть было не сказал «нормально», хотя такое слово даже близко не подходит, – не вполне обычно, верно? Даже для маньяка.

Маккензи устало отозвался:

– Нет, совсем не обычно.

– Так почему он вдруг заторопился? Что его подтолкнуло?

– Если бы я знал, мы были бы уже на полпути к его поимке. – Маккензи встал и, морщась, потер поясницу. – Труп доставят в лабораторию. Наверное, завтра. Хорошо?

Я согласно кивнул. Он уже отходил в сторону, как мне в голову пришла одна мысль:

– Да, а что с птицами и животными? Объявлять об этом будете?

– Мы не можем раскрывать такие детали.

– Даже если он загодя помечает своих жертв?

– Мы в этом не уверены.

– Вы мне говорили, что на подножке машины Салли Палмер лежал горностай, а Лин Меткалф за день до исчезновения сказала мужу, будто нашла мертвого зайца.

– Выражаясь вашими же словами, здесь ведь сельская местность. То одно животное сдохнет, то другое...

– Однако они не привязывают сами себя к камням и не залезают в живот убитым женщинам.

– Мы все равно не знаем, использует ли он их заранее.

– Да, но если есть хоть какая-то вероятность, не кажется ли вам, что людей следует предупредить?

– Вот как? Предупредить и начать терять время на любого дурня или любителя розыгрышей? Да нас затопят звонками из-за каждого раздавленного машиной ежика!

– А если не предупредите, он сможет пометить очередную жертву, а она, бедная, ни сном ни духом... Если он вообще уже этого не сделал, кстати.

– Да знаю я, знаю! Только люди и так взвинчены. Я не намерен устраивать всеобщую панику.

Впрочем, судя по интонации, сомнения у него появились.

– Он опять собирается это проделать, так ведь? – спросил я.

На миг показалось, что Маккензи вот-вот что-то ответит. Секунду спустя, однако, он молча развернулся и пошел прочь.

Новость об обнаружении трупа Лин Меткалф разнеслась по Манхэму осколками беззвучного взрыва. Зная, что случилось с Салли Палмер, лишь немногие удивились по-настоящему, хотя этот факт отнюдь не ослабил ударной волны. Ведь Салли, даже с учетом ее популярности, оставалась «аутсайдером», «иммигрантом», в то время как Лин родилась в самом поселке. Ходила в местную школу, венчалась в местной церкви. Она воплощала в себе часть Манхэма, чего нельзя было сказать про Салли. Смерть Лин – точнее, убийство – гораздо глубже ударила по людям, и они уже не могли делать вид, будто жертва каким-то образом «импортировала» семя своей судьбы из внешнего мира. Поселок скорбел по жертве, что была одной из своих.

И боялся, что грядет очередь следующей.

Сомнений больше не было: в Манхэме творится нечто страшное. Убийство одной женщины и так уже удар. Смерть двух, да еще за такой короткий срок – дело вовсе неслыханное. Внезапно мы опять очутились на гребне новостей. Поселок вновь оказался пойман в прожектора масс-медиа: серийное преступление на потребу зевакам. Как и все пострадавшие, Манхэм поначалу отреагировал изумленным неверием, потом – негодованием.

А затем взорвался гневом.

В отсутствие иных мишеней поселок набросился на чужаков, привлеченных бедой. Не на полицию, хотя возмущение ее бессилием уже начинало закипать. На прессу, у которой никакого права на неприкосновенность не имелось. Многим показалось, что остервенелое возбуждение охотников за новостями говорит не просто о недостаточном уважении, а о чистом презрении. Ответом стала враждебность, поначалу проявившаяся каменным выражением лиц и всеобщим молчанием, а потом уже и в более открытых формах. Оборудование, оставленное без присмотра, начало либо пропадать, либо получало необъяснимые повреждения. Перерезанные кабели, проткнутые покрышки, сахар в бензобаках... Одной назойливой журналистке, чьи ярко накрашенные губы постоянно кривила неуместная улыбка, пришлось наложить несколько швов, когда метко брошенный камень рассек ей голову.