Сергей Журавлев - Ниже – только вверх. Книга 5. Аннигиляция

Вдруг кто-то кладет ему руку на плечо, и стало легче. Придя в себя, Майкл поворачивает голову и видит образ, точно сотканный из кружев и тумана.

– Ты кто? – спросил Майкл.

– Твое одиночество. Я теперь всегда буду с тобой. Ты отдохни. Я подожду, а потом мы снова побежим.

– Куда мы должны бежать?

– Можно прямо, а можно по кругу. Мне все равно. Это гонка в никуда. В этой гонке устаешь и теряешь силы только ты. Мне не нужны силы, чтобы следовать за тобой. Я как вторая твоя тень, появляющаяся не в ярком свете дня, а в сумраке ночи. Я – воздушный шарик, привязанный к твоей руке. От меня не убежать…

Майкл все же попробовал подняться и убежать от незнакомки, но «воздушный шарик» болтался сзади, не отставая… А неведомая сила все гнала его куда-то…

Сон улетучился, оставив головную боль. На светодиодном табло светились цифры «02.00». Майкл поднялся с дивана, сходил в туалет, налил стакан водки, выпил в несколько глотков и вновь заснул.

…Он снова бежал… Но на сей раз по солнечной улице. Пахло весной. На его лице сияла улыбка. Майкл замедлил бег и перешел на шаг. И тут к нему подбежал щенок и стал тереться о ногу.

«Странно. Меня никогда не любили собаки», – удивился Майкл, присел на корточки и стал гладить щенка. Тот весело завилял хвостиком, заглядывая в глаза человеку. Вдруг щенок заскулил и рванул в сторону.

«Что он там увидел?»

Майкл оглянулся и увидел себя со стороны, заглянул в свои глаза. А глаз нет. В мутных зрачках плескалась только злоба, наполняющая душу и рвущаяся наружу.

«Ненавижу свои глаза! Ненавижу себя! Ненавижу!!!» – закричал он, а щенок, испугавшись его крика, поджал хвост и с визгом убежал.

«Куда?..» – орет он вдогонку, но ответа нет.

Майкл бежит, пытаясь найти хоть кого-то, чтобы заполнить одиночество. Вновь не хватает воздуха, ноги подкашиваются и он падает.

«Почему так больно? На моем теле нет ран, а мне больно? Откуда боль? Почему так пусто? Почему я существую?..»

Человеческие лица превращаются в оскаленные гримасы, уродливые маски. Они наступают на Майкла, смеясь и издеваясь .

Ответа нет. Майкл замечает, что он в лесу.

«А здесь красиво. Все любят, когда красиво. И я люблю. Люблю небо, люблю воздух, люблю зверей… Как глупо что-то любить или любить кого-то. Меня никто никогда не любил. А может, любил? Нет. Не любил, потому что я не жил. Я все время добивался цели. А я хочу просто жить. Хочу верить, надеяться, любить. Хочу, чтобы меня любили. Как успеть все это пережить?!»

Андерсен проснулся от явного ощущения объятий…

Он завтракал на террасе, когда к нему с радостным выражением лица обратился управляющий виллы Леопольда.

– Прошу прощения, сэр. Звонит ваш помощник Фред. Говорит, архиважно.

– Давай.

Управляющий передал трубку.

– Алло! – произнес в микрофон швед.

– Господин Андерсен, разрешите обратиться?

– Валяй.

– У меня в кабинете находится Марта.

– И что?

– Она ищет вас.

– Передай трубку.

– Есть, сэр.

– Алло, мистер Андерсен, это я, Марта. Я вернулась.

– Очень рад, девочка. Как ты себя чувствуешь?

– Как загнанная лошадь.

– Ты в состоянии управлять машиной?

– Пожалуй, да. Но у меня нет машины. У меня теперь вообще ничего нет.

– В Райффайзенбанке, в головном офисе в Гааге, тебя будет ждать управляющий. Кстати, этот банк теперь мой. Так вот, получишь деньги и можешь себя побаловать. Купи машину, о какой мечтала, и не только машину. А когда закончишь шопинг, жду тебя на вилле Леопольда. Да, и еще, можешь звонить мне, когда захочешь. Рад был тебя слышать.

Иннокентий Теркель стоял у раскрытого окна своего кабинета. На высоте в тысячу метров над уровнем моря кондиционирование было излишним. Как бы не было жарко, здесь температура не поднималась выше двадцати четырех градусов. Подставив лицо легкому ветерку, он думал о своей непростой жизни, о головокружительных виражах судьбы.

…Кеша был единственным поздним ребенком в добропорядочной еврейской семье. Папа – интеллигент в пятом колене, действительный член Академии сельскохозяйственных наук, мама – дочь писателя, заведовала центральной библиотекой в райцентре Харьковской области. Так как папа строил карьеру, мальчик Кеша был запоздалым ребенком и к тому времени, когда поступил в институт, остался полным сиротой. Отец умер от сердечного приступа, а мать от тоски по мужу месяца через три. Это был 1976 год.

Несмотря на положение, занимаемое отцом, наследство оказалось весьма скудным: куча умных книг, допотопная мебель и изъеденные молью ковры.

Денег родители так и не накопили. Но умный Кеша был весьма прилежным студентом, а посему ему полагалось место в общежитии и повышенная стипендия. Однако денег все равно не хватало. Хотелось не только поесть, но и одеться. Вот и пришлось Кеше Теркелю по ночам работать грузчиком на хлебозаводе. Тупая тяжелая работа хоть и утомляла, но вместе с тем позволяла всегда быть сытым, и не хлебом единым. Как и подобало в те времена, он нес с завода все, что только мог. И помогали ему в этом водители машин, на которых развозили хлеб. Он им выносил пару припрятанных под одеждой батонов, а они вывозили для него «Киевский торт», пользовавшийся по тем временам огромным спросом, а потому был в цене. Вот и выходило у него за месяц на круг больше, чем у инженера хлебозавода, коим он и пришел работать после окончания института.

Тогда только начинала повсеместно внедряться технология автоматического учета и распределения материальных ресурсов. А так как Теркель имел соответствующее образование и стаж работы на данном предприятии, ему поручили возглавить службу учета. Вот здесь-то и пригодились навыки работы грузчика. Очень кстати было то, что ему доверяли водители. Попробовал бы кто-то незнакомый предложить шоферам вывезти «левак» с территории завода, вряд ли бы вышло, а то и в ОБХСС сдали бы. А тут все так красиво срослось – три в одном. И с диспетчерами контакт, и с начальником производственного отдела, да и директор не прочь был сотню-другую в карман положить. Но всех вышеперечисленных мучил один вопрос: как обойти умную систему компьютерного учета, введенную на складе сырья и выпущенной продукции, чтобы все до грамма сошлось?

А вот в этом Кеша Теркель был дока. В свое время, как лучший студент по специальности АСУ, он участвовал в разработке программ сквозного учета выпуска хлебобулочной продукции. Закончив ВУЗ с отличием, он знал, как запрограммировать любую умную машину и получить «левую» буханку хлеба к плановой сотне. Договорившись с нужными людьми на самом заводе, он поработал и с директорами булочных. Круг «товар – деньги» замкнулся! И вовсе не так, как учил классик. Завод, как и прежде, выпускал миллион различных мучных изделий, а к ним, благодаря стараниям Теркеля, прибавилось еще тысяч десять неучтенных саечек, батончиков, плюшечек и рогаликов… А сотня «Киевских» тортов была довершением его «кулинарно-программного искусства». Благосостояние Теркеля стало расти как на дрожжах. Дабы не привлекать к себе внимания, купленные машины, квартиры и загородную дачу умный еврей оформил на своего приятеля. (Вряд ли на одного). В свои двадцать четыре года он жил так, как не могли себе позволить миллионы советских граждан. Обедал и ужинал исключительно в ресторане. В парикмахерской и ателье индпошива его встречали как бога. Гаишники брали под козырек, когда он проезжал мимо, потому как ежемесячно принимали из его рук четвертную, в счет предоплаты за будущие нарушения.