Чет Уильямсон - Преисподняя

– Ну и дела, – выдохнул я. – С такими подругами…

Я попытался улыбнуться и ничуть не удивился, когда увидел, что Рэчел смаргивает слезы. Это было грубо. Грубо, мерзко и грязно.

Система, которая учит предавать собственных друзей, – это вообще не система. Это крысиное гнездо, где сыр получает тот, у кого самые быстрые ноги и острые зубы. Я больше не хотел иметь к этому никакого отношения.

Сказать по правде, я уже давно перестал жить в мире с собой. Как ни странно, но, пожалуй, налет чистильщиков был самой большой удачей в моей жизни. Я ощущал себя загнанным зверем и был готов к гибели в любое мгновение, но вместе с тем чувствовал себя более живым, чем когда-либо раньше.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

Она кивнула, плотно сжав губы.

– Рэчел, я хочу сказать тебе кое-что, о чем уже говорил раньше, – тихо продолжал я. – Может быть, на этот раз ты поверишь мне. Обратной дороги нет. Для нас больше нет места в ОИР или в любом правительственном учреждении под контролем Божьей Десницы. Это не ошибка. Они хотят видеть нас мертвыми. Не имеет значения, что мы сделаем и насколько убедительно будут выглядеть наши объяснения, – они не успокоятся до тех пор, пока не убьют нас. – Я взял ее за руку. – Нам остается лишь один выход: подполье.

Когда Рэчел повернулась ко мне, в ее глазах блестели слезы.

– Гидеон, – прошептала она. – Все, чему я верила, что боготворила… Неужели все это потеряно?

Я медленно кивнул:

– Но все, чему ты верила, с самого начала было неправдой, Рэчел. Император и Божья Десница, справедливость и порядок – все это ложь. Однако мы по-прежнему можем верить друг в друга. И найти в этой благословенной, но забытой Богом стране людей, которым можно доверять.

Она кивнула:

– Хорошо. Это единственное, что нам остается.

– Значит, дело решенное? Отправляемся на встречу с Альдусом Ксеноном, о котором нам говорил Данте?

Она набрала в грудь побольше воздуха и снова кивнула:

– Ты чертовски прав.

Ее фразу можно было назвать лишь слегка еретической, но для Рэчел это было уже кое-что.

Вашингтонский Чайнатаун – небольшое, но весьма сплоченное сообщество, и я понимал, что никто из местных жителей не проявит особенного желания помочь негру и белой девушке в поисках на их территории.

Я позвонил Данте, надеясь получить побольше информации.

– Забегаловка называется “Черный лебедь”, – сообщил он. – Название написано иероглифами, но на вывеске есть изображение черного лебедя. Даже ты его не пропустишь, Гидеон. Это совсем рядом с Галереей. Ксенон оповещен о вашем приходе.

– Спасибо, Данте.

– Послушай… вы еще не решили предать огласке свои приключения?

Я посмотрел на Рэчел. Она кивнула:

– Почему бы и нет? Валяй, распространяй информацию в подпольных сетях. Сообщи все, о чем мы тебе рассказали. Нам может понадобиться любая помощь, прежде чем… ладно, не будем об этом.

– Не переживай. Когда о вас узнают, вы станете настоящими героями нашего времени. Пока, до встречи!

Я отключил связь, и мы направились к “Черному лебедю”. Как и говорил Данте, это местечко оказалось нетрудно найти. Десница заклеймила владельца лавки как буддиста, поставив на окне трафаретный знак из двух кругов: нижний побольше, верхний поменьше.

– Почему магазинчик называется “забегаловкой”, хотя он расположен в Чайнатауне? – поинтересовалась Рэчел.

– Китайцы называют его по-другому. Пренебрежительные клички дает Десница, а все остальные просто повторяют за ней. Каждый магазинчик, чей владелец принадлежит к этническому меньшинству, называется “забегаловкой”, независимо от того, китайский он, индийский или ливанский. За исключением тех случаев, когда владелец работает на Божью Десницу.

Хотя день был солнечный, в магазине царил полумрак. На полках стояла самая разнообразная еда, причем настоящая, а не синтетическая. Не знаю, что это были за продукты; скорее всего, я стал бы их есть лишь в том случае, если бы к моему виску приставили заряженный пистолет. Просто удивительно, что Товарная комиссия не закрыла подобные лавки уже много лет назад. Возможно, все дело в том, что это продукты для буддистов, а Десницу волнует лишь содержимое желудка правоверных граждан.

Старик с жиденькой седой бородкой появился из тени в углу и что-то произнес по-китайски.

– Альдус Ксенон, – сказал я. – Человек по фамилии Ксенон. Мы ищем его.

Старик потряс головой и снова затарахтел по-китайски. Внезапно Рэчел обратилась к нему на языке, которого я раньше никогда не слышал. Могу лишь предположить, что это был какой-то китайский диалект, так как старик разразился длинной речью, помогая себе усиленной жестикуляцией. Она выслушала его, кивнула и поклонилась, сложив ладони вместе. Старик поклонился еще ниже.

Мы с Рэчел вышли на улицу.

– Что это означает? Я не знал, что ты говоришь по-китайски!

Рэчел смущенно покачала головой:

– Я тоже не знала. Это просто пришло ко мне. Когда он заговорил, я поняла его речь, поняла каждое слово. – Она испуганно посмотрела на меня. – Что происходит, Гидеон? Почему мы… узнаем столько вещей, о которых не знали раньше?

– Ты не проходила курс обучения во сне? – поинтересовался я.

– Разумеется, нет. Такие курсы незаконны, и, кроме того, обучение во сне не дает удовлетворительных результатов.

– А нейрошунтирование?

Она пробежала пальцами по волосам на затылке.

– Это тоже незаконно. Гидеон, ты же знаешь каждый квадратный дюйм моего тела. Разве ты видел что-то в этом роде?

Я улыбнулся:

– А может быть, у тебя есть любовник-китаец?

– Мне хватает одного дурака! С двумя не справиться.

– Тогда отнесем это к разряду загадок, вместе с нашими боевыми навыками и пластической хирургией. Похоже, мы с тобой не так просты, как кажется на первый взгляд.

– Это не смешно, – прошептала она. – Это страшно.

– Я шучу для того, чтобы не обделаться от страха. – Я пытался отделаться от зловещего ощущения, будто мы с Рэчел чужие люди, не знающие даже самих себя. – Ладно, давай поищем Ксенона.

Рэчел подвела меня к металлической лестнице, о которой ей сообщил старик. Это была обыкновенная пожарная лестница, примыкавшая к торцу старого кирпичного здания, которое могло когда-то служить складом.

Однако дребезжащие ступеньки и прогнившая стеклянная дверь служили камуфляжем для хитроумной сканирующей системы. Когда я поднял руку, собираясь постучать, электронный голос отчетливо произнес:

– У вас есть оружие. Избавьтесь от него.

– А… где мы можем его оставить?

– На лестничной площадке. Его никто не тронет.

Нам не нравилась мысль о том, что придется расстаться с маленькими кусачими приятелями, но мы подчинились. Когда мы выпрямились, дверь отворилась сама собой.