Александр Егоров - Пентхаус

Но иногда мне кажется, будто я сам читаю эту книгу изнутри.

Я слышу голоса моих героев. Я чувствую запах их юношеского пота. Звезды загораются в моей голове и лопаются. И мои реакции (чего уж там) такие же бурные и определенные. Потому что Анжелка — просто прирожденная шлюха. И была такой уже в свои четырнадцать лет.

На другой день приехавший папа чует неладное. И начинает следствие.

Анжелка — классная тёлка. Поначалу она молчит упрямо, что придает еще большую ценность ее дальнейшим показаниям. Потому что неделю спустя она сливает Вовчика с потрохами (забавное слово, правда?)

А что же Сережка? Сережка остается ни при делах. Она его любит, видите ли.

Папаша-замкомбат лично устраивает допросы и очные ставки. Избитый до крови Вовчик не говорит ни слова. Он никогда не читал книжек о благородных героях и вообще никаких книжек не читал. Но почему-то ему кажется, что выдавать друга — западло.

Друг помалкивает тоже.

Ну а папаша, как легко догадаться, дружит с местными мусорами. И вот наш глупый козлик отправляется в зону без малейшего промедления. Изнасилование ему шить не стали. Просто нашли в его квартире двадцать дежурных грамм наркотических веществ.

Сережка еще год учится в одной школе с Анжелкой. Потом вместе с мамашей уезжает от греха подальше. Анжелкин отец начинает во что-то врубаться; но поделать ничего уже нельзя.

В лагере Вовчик участвует в художественной самодеятельности. Он стучит палочками по рваному пластику барабанов, выпущенных заводом им. Энгельса. Он слушает, как смазливый придурок с чехословацкой гитарой исполняет песни группы «Руки Вверх!». «Потому что есть Сережка у тебя», — поет этот чувачок, севший по неопытности за кражу бумажника у дяденьки-спонсора, и Вовка (я клянусь) прячет лицо за дребезжащей медной тарелкой.

Сейчас он тоже скрипит зубами. На его глазах — слезы. Его кулаки бессильно сжимаются.

Как вышел срок, его призвали служить на Новую Землю. Про полигон НЗ ходили легенды. На этом курорте, если по-хорошему, надо было ходить в свинцовых плавках, не снимая их даже ночью. У Вовчика и у других выпадали волосы и зубы. Компот с бромом довершил дело. Ночью в казарме Вовчик грыз зубами подушку. А что еще оставалось делать? Передергивать затвор всухую?

От тоски он писал письма Анжелке, та — не отвечала. Вероятнее всего, она позабыла обо всем, даже о милом Сережке. Принцессе отчаянно хотелось в Москву.

В Москву после дембеля рванул и Вовчик. Кто-то рассказал ему, что там нужны парни без иллюзий. Говоря проще — реальные пацаны.

Иллюзий у него и вправду не осталось. Он сильно изменился за эти годы, огрубел и сделался злопамятным. По пьяни или по дури он и вовсе был страшен. Однажды едва не пришиб глупую малолетку на съеме: она имела несчастье назваться Анжелой.

Были времена, когда он сидел без работы. Однажды попробовал устроиться охранником в дорогой обувной магазин. На собеседовании за директорским столом он увидел Анжелку. С бриллиантовыми кольцами на пальцах.

Поднялся и вышел вон. Потом беспробудно пил две недели.

Питался шаурмой на площади Трех вокзалов.

Хорошо еще, друг Серега однажды встретил его на Ярославском и пригласил работать на фирму к Георгию Константиновичу.

— Владимир, — окликаю я.

— В-в-в…

— Ты хочешь вернуться в прошлое, Владимир? Если бы ты вернулся, что бы ты сделал?

Он скрежещет зубами.

— Если бы ты ее встретил снова, что бы ты сделал?

— Убил бы, — выдавливает из себя Вовчик.

— Лжешь. Не убил бы. Ты любишь ее. Ты никого больше не любишь.

— С-сука, — шепчет Вовчик.

Ха-ха. Я знаю, что я сейчас сделаю. Потому что я — суперский доктор. И в моем черном ящике хранится обширная база данных по всем клиентам. Адреса, телефоны.

Я нажимаю «стоп». Глотаю виски из горлышка.

Его мобильник у меня в руках. Я набираю номер. Включаю громкую связь. Вместо гудков играет музыка: «Such a perfect day».

На часах — полпятого утра. Не волнует.

— М-м-м. Кто там еще? — недовольно бормочет взрослая сонная Анжелка. Бизнес-леди и директор сети магазинов.

— Давай, говори, — командую я вполголоса. — Говори. Это твой день.

Вовчик смотрит на меня ошалело.

— Анжелика, — произносит он.

— Ну, я. Кто это?

Я трогаю пальцем джойстик. Моторчики гудят.

— Это… Владимир.

Молчание вместо ответа.

«Скажи ей», — приказываю я одними губами.

— Это Владимир. Из Новоголицыно. Ты помнишь.

В трубке слышны таинственные шорохи.

— Я вас не понимаю, — говорит Анжелка. Однако не отключается. Нет, не отключается.

Вовчик умолкает. Желваки играют на его скулах. Пот выступает на лбу. Ну что же, думаю я. Тогда — вот.

Вовчик корчится в кресле.

— Господи, — вырывается у него. — Анжелка. Скажи еще что-нибудь. У тебя голос…

— Что не так с моим голосом? — спрашивает она.

— Он такой же, как раньше.

— Так это ты был? Два года назад? Ты приходил на собеседование? — она говорит все тише и тише. — Как ты нашел мой телефон?

Вовчик переводит взгляд на меня. Принимает решение.

— Неважно, — говорит он. — Я искал тебя. Правда.

— Слушай… тогда и правда ужасно получилось. Я не хотела, чтобы так было.

Вовчик тяжело дышит.

— Меня заставили, — продолжает она. — Ты сам был виноват. Мне было четырнадцать. Кто бы меня послушал.

Ее аргументы непоследовательны. Но Вовчик просто слушает ее голос.

— Так зачем ты меня искал? — Похоже, она окончательно проснулась, эта перепуганная лживая шлюха. — Чего ты от меня хочешь? Если ты всё об этом, так ты не вздумай мне угрожать. Я позвоню мужу, и он…

— Перестань, — просит Вовчик. — У тебя такой красивый голос.

Молчание.

— Я писал тебе письма.

— Они не доходили.

— Я хотел…

Ему не хватает слов. Он отвык. Что поделать, охранников не учат разговорам. Их учат больно бить. Учат принимать удар. Это означает, что нужно бить еще больнее.

Кресло меняет форму, и у пациента хрустят суставы. И у него уже стоит. Ведь у Анжелки такой красивый голос.

— М-м-м, — еле слышно стонет Вовчик. — Я не могу больше.

Вот ведь сволочь, — вдруг приходит мне в голову. Я докопался до самого дна его души. Луч боли — если можно назвать его так — осветил самые темные углы грязного подвала, где навалено столько скелетов, ломаных стульев, окровавленных простынок — да мало ли чего еще. Иногда кажется, что там ничего и быть не может, кроме этой дряни. Неправда. Там в глубине есть ржавая железная дверь, за которой — выход.

Сейчас мы возьмем реальный стальной ломик и взломаем эту дверь.

«А ну, скажи ей», — повторяю я беззвучно.

— Я хочу тебя видеть, — говорит смелый Вовчик. — Прямо сейчас.

Представляю, что творится сейчас у Анжелки в голове.

— А еще что ты хочешь? — спрашивает она тихо.