Евгений Лучковский - Опасная обочина

Улица в поселке была единственной, и он, несмотря на мороз, пошел по ней не спеша, как и подобает человеку, решившему будничный рабочий день сделать выходным. Кстати, хотя было еще темно, рабочий день уже начинался, и ему навстречу то и дело шли машины, выезжающие на трассу. Водители огромных самосвалов, его товарищи по труду, вежливо приветствовали Эдуарда: кто простуженным сигналом, кто переключением света фар с ближнего на дальний, а кто тем и другим вместе. Но это не радовало омраченную душу Эдуарда Баранчука, пребывающую в известном нам состоянии. Ему и здороваться с ними не хотелось. Чего он, кстати сказать, и не делал. Даже рукой никому не помахал, шел себе и шел, пока не пришел к столовой.

Вообще-то пункт питания не был конечной целью короткого путешествия Эдуарда Баранчука, поскольку никакой цели в данный сложившийся момент у него было вовсе. Однако, учитывая обстоятельства, включающие демографический взрыв, — дневная смена уже отправилась на трассу, а ночная откушала и того раньше, — он по недолгому размышлению пнул ногой дверь и с облаком пара вошел в столовую.

Здесь действительно было пустынно. Лишь в углу за дальним столиком сидела дама неопределенного возраста в халате, который был белым еще до освоении Ермаком Сибири. Рукава этой специфической одежды были закатаны и обнажали сухие жилистые рабочие руки. Руки эти могли показаться скорее мужескими, нежели женскими, причем не по форме, а больше по содержанию, поскольку были щедро уснащены различными надписями и рисунками. Не будем говорить обо всей этой галерее передвижного характера, тем более что вся, то есть полностью, она нам неизвестна. Скажем только о той части открытой экспозиции, которая, на наш взгляд, является подлинным шедевром народного творчества, давшей не самое доброе, но устойчивое прозвище ее хозяйке: из-под правого закатанного рукава, обвивая весь локоть, выползала змея, исполненная с фотографической точностью и изыском: головка представительницы южной фауны покоилась на большом пальце и при малейшем движении создавала иллюзию маятника, чего, вероятно, и добивался народный умелец при помощи набора иголок и разноцветной туши.

Впрочем, в передвижной механизированной колонне эту даму любили и уважали. Почему? Неизвестно. Так уж сложилось. А Баранчуку сейчас она была приятна в особенности, поскольку то редкое состояние углубленной омраченности, в котором он сейчас пребывал, для посудомойки Дуси было привычным и постоянным.

— Привет, Кобра, — сказал Баранчук, плюхнувшись за соседний столик.

— Угу, — едва кивнула Кобра и ловко перебросила дотлевающий бычок из одного угла рта в другой.

— Как жизнь молодая? — спросил отдыхающий ас.

— Нормальный ход, — было ответом, не лишенным сиплой, но доброжелательной мрачности.

Обряд взаимной вежливости был завершен, и теперь можно было переходить к насущным бытовым проблемам.

— Венера здесь? — спросил Баранчук.

Глаза у посудомойки вспыхнули былым адским блеском, выдавая живейший интерес к этому, казалось бы, рядовому и неинтересному для посторонних вопросу.

— Здесь Венерочка, здесь, где ж еще, — басовитой скороговоркой пробубнила она.

Баранчук поморщился.

— Ты, Кобра, не радуйся. Я сегодня не пью…

— А тогда что? — удивилась она.

Его губы едва-едва тронуло печальное подобие улыбки.

— Ты пойди к Венере да попроси пачку цейлонского. Мы с тобой сейчас красивую жизнь начнем — чаевничать будем… Поняла?

— Не поняла, — сказала Кобра. — Ну да ладно…

Она поднялась из-за стола и медленно пошлепала в сторону кухни, чуть приволакивая больные ноги.

— Завари покрепче! — крикнул ей вслед Баранчук. — Да поживей…

— Не учи орла летать, — донеслось из-за переборки.

Теплотрасса работала исправно, и в столовой было достаточно жарко. Эдуард снял дубленку и пыжиковую шапку, бросил все это на соседний стул. Однако этот стриптиз оказался недостаточным, пришлось расстегнуть молнию комбинезона до пояса и наполовину вылезти из него.

Пока он проделывал все эти процедуры, появилась Кобра. Она несла поднос, на котором возвышался большой фарфоровый чайник в совершенно неуместном сопровождении из двух эмалированных кружек и банки сгущенного молока. Пока она расставляла все это на столе, Баранчук с недоуменном взирал на фарфоровый предмет роскоши, давно позабытый и непривычный посреди тайги.

— Это еще откуда? — спросил он, осторожно потрогав изящную крышку с синей пипочкой.

— Со склада, — важно пробасила Кобра. — Венера дала.

— Ну и ну, — подивился Баранчук.

— Уважает, — сказала со значением Кобра.

Эдуард присвистнул.

— Тебя, что ль?

Она уставилась на него и подмигнула:

— При чем здесь я? Тебя…

Тут он удивился еще больше.

— Ме-еня-я? — протянул Баранчук. — А за что?

Кобра усмехнулась, налила чай.

— Будет тебе притворяться, водила. Вон ты какой видный: что рост, что портрет лица… Мне бы лет тридцать скинуть — никуда б не ушел…

Он мрачно усмехнулся:

— От тебя-то уж точно. Только лучше полтинник…

— Какой полтинник?

— Полтинник скинуть…

Она басовито расхохоталась:

— Шутник ты, Эдуард. А я когда-то, ой, хороша была…

Он согласно кивнул, и они стали пить чай, сдобрив его, по трассовым обычаям, сгущенкой. Минут пять прошло в обоюдном молчании, а потом Кобра стукнула кулаком по столу, так что крышечка фарфорового чайника жалобно звякнула.

— Бабу тебе хорошую надо, Эдуард! Вот что. Ха-арошую бабу!

Он поднял голову.

— Чего это ты разгулялась? Вроде чай пьем…

— Я дело говорю! Пропадешь ты без бабы, без любви… Не такие пропадали. Свет, он без нас узок.

Тоска вновь хлынула в изможденную душу «адского водителя». Он с горечью глянул на мудрую собеседницу и, печатая каждое слово, членораздельно и тихо произнес:

— Да где же ты здесь в тайге эту любовь найдешь?! Одни мужики кругом… Ты спятила, Кобра?

— А Венера? — возразила она. — Чем тебе не спутник?

Он постучал согнутым указательным пальцем по виску:

— Ты что, совсем?!

— А что?

— Да она же страшна, как это… — Баранчук покрутил растопыренной пятерней перед лицом советчицы, так и не находя нужного сравнения.

— Экой ты разборчивый, Эдуард. Ну что ж, жди принцессу. Так она тебе тут и появилась, сам сказал…

— Уеду я отсюда, — вздохнул опечаленный ас. — Брошу все к чертовой бабушке… Надоели вы мне.

— Уедешь? — усмехнулась Кобра. — А когда? Может, прям сейчас?

Баранчук кивнул:

— Прямо сейчас и уеду.

— Ну давай, давай на Большую землю, — поощрила Кобра. — Не забудь «вертушку» по радио вызвать, а то пешком далеко…

Но покинуть Север немедленно Баранчук не успел, потому что бухнула дверь и в облаке пара возникли новые действующие лица, а именно: начальник мехколонны Виктор Васильевич Стародубцев и сопровождающая его невысокая, незнакомая присутствующим девушка: «принцесса», нет ли — сразу не разберешь.