Иван Сербин - Идеальное преступление

— Ты вот что, деловой, — предупредил на всякий случай Стас, — давай без глупостей, понял? Пристрелю и не задумаюсь.

— Черт! — зло выругался Скобцов. — Черт!

— Сейчас мы доставим вас в отделение, там вам все объяснят, — ледяным тоном сообщил Паша и повернулся к «казенным». — Ребята, вам придется прокатиться с нами, составить рапорты. Сами понимаете, порядок есть порядок.

— О чем речь, — вздохнул один из «безликих». — Поехали, чего там.

— Пап, это тебя!

«Папа». Волин вздрогнул и повернулся к двери. Катька стояла в полумраке коридора, сонно кутаясь в плотный махровый халат.

— Тебя, пап, — повторила она, указывая на телефонный аппарат.

Это же надо, подумал Волин. Для следователя не слышать телефонный звонок — патология. Значит, пора на отдых. Он протянул руку к аппарату и, взглянув на часы, спросил между делом:

— Тебе к какому уроку?

— К первому. — Катька широко зевнула и направилась в ванную.

— А сейчас, между прочим, уже десять минут девятого. И тебе еще нужно позавтракать. Так что придется без «красоты» идти.

— Лучше без завтрака, — заметила Катька, прикрывая за собой дверь ванной.

— Желудок испортишь, — отечески-назидательно возвестил Волин и снял трубку: — Волин, слушаю.

— Аркадий Николаевич, дежурный беспокоит.

— Да. Что случилось, Костя?

— Аркадий Николаевич, тут звонили с Петровки, вас искали. Похоже, срочно. Потом звонили из МВД. Я подумал, случилось чего. Решил на всякий случай сообщить.

— Спасибо, Костя. А что произошло, они не сказали?

— Нет. Сперва вас требовали, потом попросили домашний телефон Главного.

— Странно, — пробормотал Волин.

Неприятности ему были сейчас совсем ни к чему. То есть неприятности, они всегда ни к чему, но сегодня особенно.

А все потому, что с завтрашнего дня Волин уходил в отпуск. Вон и чемоданы уже собраны.

— Я машину выслал.

— Хорошо, Костя. Спасибо.

— Не за что, Аркадий Николаевич.

Волин повесил трубку, отпил крепкого кофе. Кофе-то он имеет право допить? Лучше бы это был труп, отстраненно подумал он. Нет, ничего хорошего в трупах, конечно, нет. Лучше бы их было поменьше, но от трупа можно открутиться. Скажем, поплакаться Главному на перегруженность и отфутболить свалившееся на голову дело кому-нибудь из менее занятых следователей. А когда вот так… Что за странные такие звонки? Не к добру это. Ох, не к добру.

Все-таки жрала Волина жаба субординации. Кофе он допил быстро, в три здоровенных глотка, и сразу же принялся натягивать пиджак. Из ванной выпорхнула Катька, в который раз поразив Волина невероятной способностью к мимикрии. Накрашенная, цветущая, глазки подведены, ресницы — специалисты «Макс Фактора» обзавидуются, кожа — персик. Прав был поэт. Есть все-таки в женщинах загадка, подумал Волин. И формулируется она так: каким образом им удается так быстро менять внешность?

— Эй, эй, эй… А завтрак-то, завтрак? — спросил он на ходу, понимая, что благородный порыв отеческой заботы останется незамеченным.

— Не хочется чего-то, пап, — рассеянно отмахнулась Катька, беря параллельный курс.

— Смотри, пронехочешься до гастрита, — предупредил Волин. — Бутерброды хоть возьми.

— Пап, нас кормят в школе, — отозвалась дочь.

— Знаю я, как вас там кормят. В тюрьме небось кормят лучше.

— Пап, я тебя умоляю.

— Ладно, ладно…

Пока он шнуровал туфли, Катька нацепила длинное черное пальто, туфли на умопомрачительно толстой подошве, собрала волосы в пучок, натянула темный берет. И сразу стала казаться гораздо взрослее своих лет. Не то чтобы Волина это сильно изумляло. Скорее его беспокоили перемены, происходящие с дочерью. За последний год Катька как-то сразу и очень резко повзрослела. Ее общение с родителями носило оттенок усталой обреченности. Она, похоже, уже чувствовала себя очень взрослой и очень самостоятельной, не понимая, что для них — Волина и Люси — осталась ребенком. Хотя… Эта банальная истина не постигается умом. До этого надо дорасти. Пока же Волин с замиранием в груди ждал момента, когда Катька заявит с порога: «Папа, мама, я выхожу замуж за… Мы решили жить отдельно. Его родители в курсе».

И хорошо еще, если сочтет нужным известить родителей «до». А то поставит в известность постфактум. Он, Волин, родитель демократичный, признает право дочери на собственное мнение и на выбор, но… в известных пределах.

Катька элегантно обернула вокруг шеи шарф. Не шарф, а так, одна видимость.

— Я побежала.

— Подожди, — торопливо пробормотал Волин, натягивая пальто. — Меня машина внизу ждет, подброшу.

— Да я лучше пешком, пап, — отмахнулась дочь. — Мы с Верой договорились встретиться…

— А-а. — Волин кивнул. И громко напомнил в уже закрывающуюся дверь: — Шею получше прикрой. Простудишься ведь. На улице холодно, я смотрел.

Катька не слушала. Выскользнула на площадку. Волин вздохнул, застегнул пальто на все пуговицы, подхватил неизменный пластиковый «дипломат», поискал в кармане ключи. Услышал, как на площадке гулко лязгнули створки лифтовой кабины, вышел из квартиры.

Служебный рыжий «РАФ» уже ждал, приткнувшись к тротуару. Старательно отворачиваясь от хлестких тонких струй дождя, Волин забрался на переднее сиденье, поздоровался с водителем, кивнул:

— Поехали.

Микроавтобус, словно мощный буксирчик, выплыл на середину отсыревшей асфальтовой реки и, набирая скорость, покатил к центру.

В прокуратуре было на редкость спокойно. Никто не бегал, не суетился, что случается в совсем уж экстремальных ситуациях. А сегодня что, не экстремальная, что ли? Что-то Волин не помнил, чтобы ему когда-либо названивали с Петровки и из МВД одновременно.

Проходя мимо дежурки, кивнул Косте:

— Привет.

— Здравствуйте, Аркадий Николаевич, — улыбнулся тот.

— Не звонили больше по мою душу?

Костя развел руками:

— Никак нет. Все тихо.

— Понятно, — бодро кивнул Волин.

Перед отпуском все почему-то производят впечатление здоровых, чрезвычайно активных людей. Это из отпуска возвращаются отжатыми, словно зимний лимон.

Волин прошел в кабинет, снял пальто, присел за стол. Не считая странных звонков, день обещал быть до обидного банально-привычным. Это не могло не раздражать.

— Не звонят, и не надо, — громко возвестил Волин непонятно кому.

Действительно, не больно-то и хотелось. У него и своих забот — выше крыши. Вот только нужно решить, чем именно заняться в последний рабочий день: то ли с патриотическим пылом кинуться на наведение порядка в бумажном болоте, толи вообще ничем не заниматься.

Волин выдвинул верхний ящик стола и тут же задвинул его обратно. Выдвинул средний и тоже задвинул. Пожалуй, все-таки стоило заняться ничегонеделанием.