Микки Спиллейн - Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг

Автобус одолел подъем, и я увидел Линкастл. Издали город казался огромным куском мешковины, прошитой неоновыми нитями реклам, сплетавшимися в фантастический разноцветный узор, всю ночь пляшущий с бесшабашно-пьяной фальшивой веселостью.

Я достал из кармана конверт и стал рвать его на мелкие кусочки. Когда обрывки уже не умещались в ладони, я приоткрыл окно, и они улетели в ночь.

Толстая леди у меня за спиной ткнула пухлым пальцем мне в плечо и прогнусавила:

— Извольте закрыть окно, — да еще таким тоном, словно я был шаловливым ребенком.

Я отрезал:

— Извольте закрыть свой рот.

Она заткнулась. Всю дорогу все ее раздражало: и водитель не так ведет автобус, и, видите ли, слишком громко кричит ребенок на переднем сиденье… Она все время бубнила, но на сей раз, очевидно, заткнулась наглухо, обиженно поджав губы.

Последний обрывок выпорхнул в окно, и я подумал, что вот только что разлетелась, растянувшись на милю по шоссе, очень веская причина убить человека, и никто, как бы он ни старался, не в состоянии вернуться и собрать все кусочки воедино, чтобы понять, в чем же она заключалась.

Я оставил окно открытым, надеясь, что ветер сдует парик с раскормленной леди, и не закрывал его до тех пор, пока автобус не завернул на автостанцию, расположившуюся рядом с железнодорожным вокзалом.

Водитель заглушил двигатель и, полуобернувшись, объявил:

— Линкастл. Пересадка на автобусы и поезда восточного направления и Чикаго. Для тех, кто направляется на Юг, стоянка двадцать минут.

Я приехал. Подождав, когда толстуха пропыхтит к выходу мимо меня, что-то бормоча себе под нос, но так тихо, что я не разобрал ни слова, я состроил ей страшную рожу, снял с полки свой чемоданчик и вышел вслед за ней из автобуса.

В миле от меня дважды прогудел поезд. Его огненный глаз вынырнул из-за поворота, и луч света уперся в вокзал. Дежурный предупредил пассажиров, направлявшихся в зал ожидания, что поезд стоит недолго, и те, кого это касалось, поспешили на платформу.

Я поставил чемоданчик на асфальт, достал из кармана пиджака пачку, в которой осталась последняя сигарета, закурил и вошел в зал ожидания. Вдоль одной стены тянулась буфетная стойка, напротив выстроились билетные кассы. Все места за стойкой были заняты, поэтому я развернулся и пошел в туалет сделать то, для чего он и был предназначен.

Целую минуту я думал, умыться мне или нет, но, прикинув, что потребуется больше ведра жидкого мыла, чтобы смыть с моей кожи грязь тысячи миль, ограничился только тем, что вымыл руки, оставив все остальное как есть. Мне больше хотелось постричься и побриться, нежели сменить брюки и кожаный пиджак.

На этот раз за стойкой оказалось свободное место. Нетрудно догадаться, почему оно пустовало. На соседнем стуле сидела толстуха и опять ныла. Теперь ей чем-то не нравились пончики. Усталая официантка была готова расплакаться, и если бы я не сел на стул, она бы выплеснула вторую чашку кофе толстухе в лицо. Но та сразу же прикусила язык, как только увидела меня, зато сморщила нос, словно от меня воняло.

Подошла официантка, и я сказал:

— Кофе, ветчину, сыр и пару кусочков ржаного хлеба.

Девушка приняла заказ и отсчитала мне сдачу. Я выпил еще чашку кофе, чтобы желудок больше не отвлекал меня от дела, и повернулся на стуле.

Тут я увидел человека в билетной кассе. Однако он заметил меня раньше, это точно. Перед окошечком выстроилось четыре человека, и он автоматически проделывал необходимые действия, в, то же время глядя на меня поверх очков в металлической оправе. На его нахмуренном лице застыло недоумение, и он был чем-то похож на отца, озабоченного болезнью своего ребенка.

Находясь за тысячу миль, я загадывал, как будет происходить наша первая встреча. И вот теперь я здесь и смотрю на седого человека с желтыми из-за пристрастия к нюхательному табаку усами, которые напоминали веник.

Я представлял себе все совершенно иначе.

Последний человек из очереди, получив билет, направился к автобусу. Я подошел к кассе. Старик заулыбался, а я сказал:

— Привет, папаша.

Именно так и сказал.

Будто кто-то дернул его усы вверх. Очень широкая улыбка, которая, впрочем, сначала затрепетала, не зная, стоит ли ей появляться, но, появившись, выглядела вполне радостной, обнажила тридцать два вставных зуба.

— Бог ты мой! Джони Макбрайд! Джони, мальчик…

— Давно не виделись, не так ли, папаша?

По его лицу я не мог понять, что творилось у него в душе. Но, по крайней мере, в одном я был уверен — он узнал меня.

— Боже мой, да, да, — согласился он.

— Что в городе?

Пытаясь удержать улыбку на лице, он клацнул зубами.

— Как обычно. Ты… собираешься остаться?

— Ненадолго.

— Джони…

Я подхватил чемоданчик.

— Увидимся, папаша. Я устал, весь в грязи и хочу завалиться в постель на всю ночь.

Мне не хотелось оставаться тут слишком долго. Отныне я должен контролировать каждое слово, разговаривая о вещах, деталей которых я не знал. Я был похож на слепого, идущего по канату над пропастью. Один неверный шаг мог стоить жизни.

У газетного киоска я купил пачку «Лаки Страйк» и жевательную резинку, взял сдачу с доллара и вернулся на платформу. Там я стоял в тени, жуя и покуривая, глядя, как разворачивается и уезжает автобус, который привез меня сюда. Я понимал, что я должен начать то, ради чего приехал в этот город, даже если бы я и не хотел этого.

Но я хотел. Я никогда еще ничего так не хотел на свете. Даже просто думать об этом было уже приятно, и мое ощущение я мог сравнить разве только с тем, что испытывает изголодавшийся человек, жуя толстый сочный кусок отличного мяса. Однако кое у кого, а точнее у троих, кусок скоро застрянет в горле.

Один из них умрет. Другому будут сломаны руки — так, что он больше никогда не сможет держать ни ножа, ни вилки. Третий будет избит, и следы побоев останутся на теле на всю оставшуюся жизнь.

Впрочем, не третий — третья, потому что это будет женщина.

Угол здания отбрасывал более густую тень. Неожиданно там что-то зашевелилось и превратилось в человеческую фигуру, которая немного постояла, широкая и высокая, а потом шагнула в полосу света. Я увидел мощного мужчину, начинающего толстеть, но еще не слишком много потерявшего от своей былой силы и ловкости. Свет из окна упал на его лицо, осветив крупные черты и окурок сигары во рту. На нем была новая широкополая шляпа с узенькой ленточкой, какие носят на ранчо, но его костюм выдавал в нем городского жителя и шел бы ему, если бы один из карманов брюк не оттопыривал револьвер.