Мэри Кларк - Прежде чем проститься

— Ты же вся дрожишь. Доплавалась, — озабоченно пробурчал конгрессмен Макдермотт, стаскивая с себя махровый халат и закутывая в него внучку. — Сейчас не тот сезон, чтобы подолгу торчать в воде.

— Спасибо, дед, — стуча зубами, ответила Нелл. — Это я с непривычки.

Нелл знала, что ее любящему и слишком реалистично мыслящему деду лучше ничего не говорить о случившемся. В особенности о ее мысленном общении с родителями. Даже убитый горем, дед тогда не пожелал слушать ее рассказы, приписав их детской фантазии. А теперь, чего доброго, он назовет ее слова юношескими бреднями.

8 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ

Нелл быстро шла по знакомому маршруту от своей квартиры в доме на углу Парк-авеню и Семьдесят третьей улицы до офиса деда, располагавшегося вблизи пересечения Семьдесят второй и Йорк-авеню. Судя по безапелляционному тону экс-конгрессмена Макдермотта, велевшего внучке явиться к трем часам, ее ждал разговор о Бобе Гормане — нынешнем конгрессмене от штата Нью-Йорк. Разговор с дедом не предвещал ничего хорошего.

Погруженная в раздумья, Нелл не замечала восторженных взглядов, что порой бросали на нее прохожие. Ничего удивительного. Они с Адамом были счастливой парой. Никто не считал Нелл красавицей, но многие называли эту высокую молодую женщину со стройным, сильным телом гимнастки, с каштановыми волосами, темно-синими глазами и выразительным ртом... привлекательной. Дед часто брал ее с собой на встречи, и Нелл привыкла бывать на публике. В юности ее огорчало, что у журналистов, описывающих эти встречи, не находилось для нее иного эпитета, кроме как «привлекательная».

— Привлекательная! — горячилась она в свои двадцать. — Вежливое иносказание. Когда парень называет девчонку привлекательной, это расшифровывается так: «Конечно, смотреть там особо не на что, но в мозгах и характере ей не откажешь». Такие слова похожи на поцелуй смерти. Я хочу, чтобы меня называли очаровательной, элегантной, ошеломляющей. Пусть даже экстравагантной. Все лучше, чем это безликое «привлекательная».

Ответы деда не отличались разнообразием.

— Не гневи Бога своей глупостью, — говорил внучке Корнелиус Макдермотт. — Будь благодарна за то, что имеешь голову на плечах и умеешь ею пользоваться.

Вот и сегодня ей придется воспользоваться головой, чтобы найти способ увязать воззрения деда на ее будущее (ради этого дед ее и позвал) и воззрения Адама на их будущее. А это означало принять позицию либо одной, либо другой стороны. Какого-либо третьего, компромиссного, пути попросту не существовало.

В восемьдесят два года Корнелиус Макдермотт почти не утратил своего боевого пыла. Несколько десятилетий подряд он оставался яркой фигурой на политическом небосклоне Америки. В тридцать его впервые избрали в Конгресс представителем от центральной части Манхэттена, где он родился и вырос. На этом посту конгрессмен Макдермотт прослужил полвека, неизменно отклоняя все предложения баллотироваться в Сенат. Два года назад он решил оставить этот пост, заявив в день своего рождения: «Не хочу отбивать у Строма Тёрмонда [2] Стром Тёрмонд (1902-2003) – сенатор от Южной Каролины. Один из трех американских сенаторов, достигших столетнего возраста, и единственный, кто встретил свой юбилей, продолжая заниматься политической деятельностью. лавры политического долгожителя Капитолийского холма».

Но отставка отнюдь не была для Макдермотта переходом к безмятежному старческому времяпрепровождению. Он открыл консультационную фирму, по-прежнему дававшую ему возможность оставаться в гуще политической жизни как Нью-Йорка, так и одноименного штата. Для тех, кто лишь входил в большую политику, поручительство Макдермотта было почти что божьим благословением. Много лет назад он придумал сюжет для предвыборного рекламного ролика партии, к которой принадлежал. «Спросите у наших конкурентов: что они сделали для вас?» — вопрошал голос за кадром. Далее следовала тишина, сменявшаяся гулом недовольных голосов. Если Корнелиус Макдермотт появлялся на улице, его неизменно узнавали и уважительно здоровались.

«Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на этих журналистов. Сделали меня местной достопримечательностью!» — как-то вспылил он. «А признайся честно: если о тебе забудут, дело кончится сердечным приступом, — ответила Нелл. — И ты сам это знаешь».

Придя в офис, Нелл приветливо махнула девушке, сидевшей в общей приемной, и направилась во владения деда.

— Как он сегодня? — спросила она, поздоровавшись с секретаршей.

Лиз Хенли, миловидная шестидесятилетняя шатенка, давнишняя боевая спутница Макдермотта, оторвалась от бумаг и устремила глаза к небесам.

— Ночью бушевали бури, — ответила Лиз.

— Веселого мало, — вздохнула Нелл.

Подойдя к двери кабинета, она постучалась, затем открыла дверь.

— Удачного тебе дня, конгрессмен.

— Опаздываешь, Нелл, — буркнул дед, разворачивая кресло в ее сторону.

— Это по твоим часам. А на моих ровно три.

— Насколько помню, я просил тебя прийти не в три, а к трем.

— Мне пришлось повозиться с одной статьей. К сожалению, по части пунктуальности редактор очень похож на тебя. А теперь почему бы тебе не одарить меня ослепительной улыбкой, от которой всегда таяли сердца твоих избирателей?

— Сегодня мне не до улыбок, — по-прежнему хмуро изрек Корнелиус Макдермотт. — Садись, Нелл, — добавил он, указывая на диванчик, стоявший возле эркера.

Макдермотт намеренно выбрал это помещение под свой кабинет, поскольку из эркерного окна открывался широкий вид на северную и восточную части Манхэттена, где жили его избиратели. «Наверное, в средние века дед непременно был бы феодалом», — часто думала Нелл.

Присев на диванчик, она взглянула на экс-конгрессмена и поняла, что Лиз была права. На нее смотрели знакомые голубые глаза, но сегодня в них ясно читалась непривычная и несвойственная деду усталость. Он даже не пытался скрывать эту усталость за какой-нибудь наспех нацепленной бодряческой маской. Его бесподобная осанка (дед не горбился, даже когда сидел за столом) всегда делала его выше ростом. При виде его опущенных плеч у Нелл сжалось сердце. Даже знаменитая грива седых волос Макдермотта сегодня показалось ей не такой пышной.

Дед сцепил пальцы и передернул плечами, будто стараясь сбросить с них невидимую ношу. «Он выглядит на свои восемьдесят два», — с горечью подумала Нелл. Открытие было не из приятных; до сих пор она была уверена, что дед обманывает возраст.

Макдермотт долго глядел мимо внучки, затем встал и пересел в удобное кресло, находившееся рядом с диванчиком.