Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— Насилие?

Дан-Леви сказал очень твердо:

— Мой источник отказывается сдавать кого-либо, живого или мертвого. Последнего — тем более. И если ты обратишься к нему как следователь, тебе в лицо хлопнут дверью. Но такая была эта среда в то время. Все дела решались внутри, и ничего нельзя было поделать. Кончалось тем, что самые чудовищные дела вершились, и никто не вмешивался. Удивительно, до чего могут люди додуматься, если будут воспринимать Библию буквально! «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну». Und zu weiter.

Роар грохнул бокалом о стол:

— Что ты говоришь про глаз — это из Библии?

— Естественно. Матфей, глава пятая, стих двадцать девятый и тридцатый.

Дан-Леви происходил из семьи, где библейский текст не воспринимался буквально. Роару всегда у них нравилось: родители были щедрыми и открытыми, а отец Дана-Леви куда менее строгим, чем его собственный, приехавший восемнадцатилетним беженцем из Венгрии, не имея ничего, кроме «двух пустых рук и стальной воли». Но Библию Дан-Леви должен был знать наизусть, и Роар подозревал, что следующему поколению грозит такое же образование.

В этот момент зазвонил телефон. Он увидел, от кого звонок, и тут же вышел на улицу.

— Не волнуйся, я не собираюсь напрашиваться к тебе вечером.

Роар засмеялся, удивившись своей радости, вызванной этим звонким австралийским акцентом. Когда они оказались рядом на корпоративе, он сначала решил, что Дженнифер Плотерюд — американка, но, когда он заикнулся об этом, она пришла в бешенство и пояснила, что она не больше похожа на американку, чем он сам.

— А жаль, я бы с удовольствием, — ответил Роар. — То есть у меня Эмили, и мы ночуем у моей мамы. Пожалуй, там нам не стоит встречаться.

Дженнифер засмеялась, но как-то напряженно, как ему показалось. Возможно, предложение, пусть даже шуточное, быть представленной семье прозвучало слишком дерзко.

— Я звоню из офиса.

— Ого! Ты всегда так поздно на работе?

— Часто. Дел хватает.

Ее трудолюбие вызывало у него восхищение. И в этом она его превосходила, правда совершенно этого не акцентируя.

— Мне только что звонила Лисс Бьерке.

— Что?! — Роар тут же пришел в себя. — Она звонила тебе?

— Кажется, она с тобой больше не хочет иметь дело, а может, еще по какой-то причине избегает полицию. Не знаю, в общем, почему. Она ведь в совершенном шоке.

Роар не стал распространяться, как прошел допрос накануне.

— Что она хотела?

Дженнифер сказала очень настойчиво:

— У нее есть сведения, которые она хотела бы сообщить скорее мне, а не вам. Она сказала, что врачу доверяет больше.

— Что за сведения?

— Думаю, дело касается какого-то найденного документа. Она не хотела говорить по телефону. Мы договорились, она зайдет завтра утром. Я, конечно, постаралась изо всех сил уговорить ее пойти к вам, но она наотрез отказалась.

Инспектор Викен всегда подчеркивал, что его сослуживцы могут звонить ему в любое время, он постоянно на связи. Роар подумал, как мало он о нем знает. Викен не носил кольца и никогда не рассказывал о семье. Вообще никогда о себе не говорил.

Когда он набрал номер Викена, чтобы донести информацию от Дженнифер, он почувствовал себя мальчишкой, который идет домой с важной новостью.

Инспектор спросил:

— Почему она позвонила тебе?

— Кто? Плотерюд? — Роар сам почувствовал, как глупо звучит этот вопрос.

— Почему она позвонила тебе? — повторил Викен.

Роар огляделся. Главная улица в Лиллестрёме была пустой.

— Не знаю. — Он быстро перевел разговор на то, что выяснил про Бергера, думая, что это сыграет, учитывая интерес Викена к психологии.

Инспектор помолчал. Потом сказал:

— Надо привести его к нам и завести дело. Я этим займусь.

— Сегодня, кстати, я опять связывался с Полицейским управлением Монреаля, — добавил он.

Роар предложил взять на себя поиски отца Майлин Бьерке, но Викен определенно решил заняться этим сам.

— Они до сих пор не нашли его?

Казалось, инспектор что-то прихлебывал. Наверняка кофе, потому что он был трезвенником, как выяснил Роар.

— Видимо, он путешествует, но никто не может сказать, где и как долго. Они были по его месту жительства на окраине Монреаля несколько раз, говорили с соседями и знакомыми.

— Он, кажется, художник? — хмыкнул Роар. — И может приезжать и уезжать, когда ему вздумается.

Викен не прокомментировал это суждение.

— Люди в Канаде объявили внутренний розыск, — сказал он. — От нас зависит, объявлять ли его официально. Стоит пока подождать.

— Еще хуже, чем у журналистов, — вздохнул Дан-Леви, когда Роар вернулся за столик. — Всегда на работе.

— Откуда ты знаешь, что звонили по работе?

Дан-Леви предположил:

— Конечно, это могла быть и дамочка. Доктор.

Роар взглянул через плечо:

— Если это всплывет, Дан, я совершу убийство, не колеблясь. Ни одной секунды.

— Упс, — поддразнил его товарищ. — Я-то думал отправиться домой и написать репортаж об уехавших из Лиллестрёма и об их бурной жизни в столице. Что ж, придется тогда писать о супругах Бекхэм. Подумай только: Дэвид решил закончить карьеру правофланговым в футбольном клубе Лиллестрёма. Он посылает злую Вики вперед, чтобы разузнать, как обстоит с ночной жизнью в деловом центре нашего городка.

Роар не дал увести себя в сторону. Он повторил угрозу, сопровождая ее жестом, перерезающим горло:

— Халяль.

Дан-Леви поднял обе руки и наклонил голову.

— Ты смотришь «Табу»? — вдруг поинтересовался он.

Роар признался, что смотрит:

— Особенно сейчас, потому что это связано с работой.

— Во вторник они гарантированно соберут миллион, — заметил Дан-Леви. — Ты видел, что написала «ВГ» о последней передаче Бергера?

У Роара в последние дни совершенно не было времени читать газеты.

— Заголовок был «Смерть в студии». Они готовят что-то безумное. Все ждут, что это превзойдет все остальные его шедевры.

Роар наморщил нос:

— Не думал, что вы, пятидесятники, можете сидеть на диване и радоваться стопроцентному кощунству.

— В этом-то и суть! — вскинулся Дан-Леви. — Если бы Бергер был обычным безбожником, его бы игнорировали. Но этот тип прямо утверждает, что верит в некоего бога.

— Ты имеешь в виду Баал-кого-то-там?

— Баал-зебуба. Атеизмом никого не спровоцировать, но звезда, которая в открытую культивирует «повелителя мух», господа филистеров, получает от христиан все то осуждение, о котором мечтает.