Гарольд Роббинс - Пират

Моим дочерям Карин и Адриане...

Пусть их мир будет полон понимания, любви и покоя.

Восьмой день бушевал самум. Даже на памяти старого Мустафы, погонщика верблюдов, который был стариком еще, когда остальные погонщики были малышами, такого не случалось.

Обмотав накидку вокруг головы, он упрямо прокладывал путь к палатке караванщика Фуада, каждые несколько мгновений вглядываясь в узкую щель, дабы убедиться, что не сбился с пути, потеряв хрупкое укрытие оазиса, и забрел в свирепые свистящие пески пустыни. Каждый раз, когда он останавливался, песчинки били в лицо как пули. Прежде, чем войти в маленькую палатку, он откашлялся и сплюнул, чтобы прочистить горло. Но во рту у него была не влага, а только наждачная сухость песка.

Фуад сидел за небольшим столом и молчал. На столе стояла масляная лампа, блики которой бросали тени по углам. Человек гигантского роста, он вообще был немногословен.

Как всегда, разговаривая с караванщиком, Мустафа выпрямился во весь свой пятифутовый рост.

— Бог запорошил себе глаза песком, — сказал он. — Он ослеп и потерял нас из виду.

Фуад, хмыкнув, обронил несколько слов.

— Осел, — сказал он. — Теперь, после того, как мы совершили хадж в Мекку, неужели ты думаешь, что он оставит нас на пути домой?

— Воздух полон смертью, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды чуют ее. В первый раз за все время они стали волноваться.

— Замотай им головы одеялами, — сказал Фуад. — Ослепнув, они уснут и будут смотреть свои верблюжьи сны.

— Я уже это сделал, — сказал Мустафа. — Но они срывают одеяла. Я уже потерял два одеяла в песке.

— Дай им пожевать немного гашиша, — сказал Фуад. — Только, чтобы они не рехнулись. Немного — так, чтобы они успокоились.

— Они будут спать два дня.

Караванщик посмотрел на него.

— Не важно. Мы никуда не двинемся.

Маленький погонщик застыл.

— Это плохой знак. Как дела у хозяина?

— Он хороший человек, — сказал Фуад. — Он не жалуется. Он проводит время, ухаживая за своей женой, и его молитвенный коврик всегда обращен к Мекке.

Погонщик облизал губы.

— Ты думаешь, что теперь, после того, как он совершил хадж в Мекку, его молитвы будут услышаны?

Фуад выразительно посмотрел на него.

— Все в руках Аллаха. Но ее время уже близится. Скоро мы узнаем.

— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха, чтобы он даровал ему сына. Три дочери — это уже непосильная ноша. Даже для такого хорошего человека, как он.

— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милостив. — Встав, он башней возвысился над маленьким погонщиком. — А теперь, осел, — неожиданно рявкнул он, — возвращайся к своим верблюдам и позаботься о них, а то я забросаю твои кости их навозом.

Большой шатер, стоявший в центре оазиса под тремя большими пальмами, был залит светом электрических ламп, размещавшихся по углам основного помещения. Из-за одной из занавесок доносился ровный гул маленького керосинового генератора, который давал энергию. Из-за другой шел дразнящий запах мяса, жарящегося на углях переносной жаровни.

В двадцатый раз за этот день доктор Самир Аль Фей, подняв полог шатра, вышел наружу, пристально вглядываясь в пелену бушевавшего самума.

Песок резко бил его в глаза, и он не видел ни верхушек деревьев в пятнадцати футах от себя, ни края оазиса, за которым песок стоял стеной, готовой, казалось, достать до неба. Он опустил полог и протер глаза, возвращаясь в главное помещение. На ногах у него были мягкие туфли, и он двигался почти бесшумно, когда ступил на мягкий шерстяной ковер, покрывавший песчаный пол.

Набила, его жена, посмотрела на него.

— Все так же? — тихо спросила она.

Он покачал головой.

— Все так же.

— Как ты думаешь, когда все это кончится? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. — Во всяком случае, пока непохоже, что дело идет к концу.

— Ты огорчен? — У нее был мягкий и добрый голос.

Он пересек шатер, подойдя к ней и посмотрел на Набилу сверху вниз.

— Нет.

— Ты бы не пошел в этот хадж, если бы я не настаивала.

— Я пошел не из-за этого. Причиной была наша любовь.

— Но ты не верил, что путешествие в Мекку может что-то изменить, — сказала она. — Ты говорил мне, что пол ребенка определяется совсем другими условиями.

— Я ведь врач, — сказал он. — Но я еще и мусульманин.

— А если снова будет девочка? Он не ответил.

— Тогда ты разведешься со мной и возьмешь другую жену, как того хочет принц, твой дядя?

Он взял ее руки в свои.

— Ты дурочка, Набила.

Она посмотрела ему прямо в лицо, и по лицу ее пробежала тень.

— Время подходит. И я боюсь все больше.

— Тебе нечего бояться, — успокаивающе сказал он. — Кроме того, у нас будет сын. Разве я не говорил тебе, что биение сердца типично для мальчика?

— Самир, Самир, — прошептала она. — Ты скажешь мне все, что угодно, лишь бы я не беспокоилась.

Он поднес ее руку к губам.

— Я люблю тебя. Набила. Я не хочу ни другой жены, ни другой женщины. И если на этот раз не будет сына, он будет в следующий раз.

— Для меня следующего раза не будет, — грустно сказала она. — Твой отец уже дал слово принцу.

— Мы покинем страну. Мы уедем жить в Англию. Я ходил там в школу, у меня там друзья.

— Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. То, чему ты учился, поможет ему. Ведь мы мечтали о том, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы оперировать при свете, положит начало компании, которая даст стране свет.

— И много доходов нашей семье, — добавил он. — Доходов, в которых мы не нуждаемся, потому что у нас есть все.

— Но ведь только ты можешь считать, что доходы должны идти на пользу многим, а не кое-кому. Нет, Самир, ты не можешь уезжать. Ты нужен нашему народу.

Он молчал.

— Ты должен обещать мне. — Лежа, она взглянула ему прямо в глаза. Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не мыслю себе жизни без тебя.

— Самум, — сказал он. — Это, должно быть, самум. Иначе я не могу объяснить, откуда тебе приходят в голову такие сумасшедшие мысли.

Она опустила глаза под его взглядом.

— Это не самум, — прошептала она.

— У меня уже начинаются боли.

— Ты уверена? — спросил он. По его расчетам, схватки должны были начаться через три недели.

— Я родила троих детей, — спокойно сказала она. — И я знаю. — Первые схватки были примерно три часа назад, а последние только что, когда ты выходил из шатра.