Кэти Сьюэлл - Западня

— Нет, он просто прописывал мне уколы.

— То-то и оно. Вы можете обходиться и без уколов, если похудеете… Сильно похудеете. — Давид понимал, что реально такого никогда не произойдет, поэтому замолчал. Он осмотрел пациента и с удивлением обнаружил, что ему всего пятьдесят восемь лет. Климат здесь суровый, а продолжительность жизни небольшая. Он выписал назначения и вручил пациенту. Коротко поблагодарив, Джозеф направился к двери.

— Джозеф, у вас есть семья? — спросил Давид, глядя ему в спину.

— А почему вы спрашиваете? — тон Джозефа был осторожным, но он остановился и повернулся.

— Просто я ничего о вас не знаю, — пожал плечами Давид.

— Да уж. Точно, не знаете, — с сарказмом согласился Джозеф. — Я вам так скажу, даже мой дед этого не знал. Он никогда не видел моих детей. А у меня их четверо. Он не хотел их знать.

— Да, — признал Давид, пытаясь сделать так, чтобы пациент задержался. Ему было любопытно узнать, что заставило этого человека так разочароваться в мире и совсем потерять задор и жажду жизни, которые были свойственны старому Медведю. — Я помню, он говорил, что ваша жена его не сильно жаловала. Вероятно, Спящий Медведь не был желанным гостем в вашем доме.

— Спящий Медведь, — насмешливо повторил Джозеф. Он вдруг подошел и сел на стул, с которого только что встал. — Вы думали, что подружились с настоящим старым индейцем, да? Но он не был местным, он вообще родился не в Канаде. — Джозеф с триумфом смотрел на Давида. — Бьюсь об заклад, вы об этом даже не догадывались!

— Ну, на самом деле я знал, — ответил Давид.

Мимолетное выражение удивления появилось на толстом лице Джозефа.

— Не знаю, какое у вас осталось впечатление о старике, но он был далеко не идеал семьянина.

— Это я понял, — признался Давид. — Между вами было не все так просто, да?

— Минуточку, — Джозеф положил пухлую ладонь на стол. — Я о нем заботился. Присматривал за ним, как только мог. А он никогда мне спасибо не сказал. Эгоистичный сукин сын.

— Он был к вам привязан, — настаивал Давид. — Я знаю, что был.

— Нет, черт возьми! У него никогда не было привязанности к своей семье. Он не преминул разбросать свое семя по всей округе…

Теперь настал черед Давида удивляться. Он четко помнил рассказы старика о сложностях первых лет жизни в этих диких местах и о том, как он полюбил красивую индианку. Он с трепетом и теплотой берег воспоминания о долгом счастливом браке, часто говорил о своей жене — выносливой, веселой, преданной женщине, которая всю жизнь только и делала, что работала и заботилась о семье.

— Что именно вы имеете в виду? — спросил он Джозефа, который, казалось, злился сам на себя. Сердито насупив брови, он уставился на свои ботинки.

— Черт, я-то думал, хоть вы знаете! — ответил он печально.

Давид рассмеялся, пытаясь разрядить атмосферу:

— Я не знаю, но, ради бога, скажите! Старик много говорил о жене и детях, но никогда не упоминал никого другого…

Джозеф поднял отекшие глаза и уставился на Давида.

— Ну, например, я так понимаю, вы встречали его сына на Черной Реке. Вы наверняка помните то сумасбродное путешествие, в которое вы с ним отправились.

— Я не помню никакого сына! — удивился Давид.

— Конечно, помните, — Джозеф явно не верил ему. — У него там родился ребенок.

— Простите. Я ничего об этом не знаю.

— Да ладно вам. Вы именно поэтому и поехали. У него там была женщина.

— Нет, мы ездили навестить его старого друга, — честно признался Давид. Это просто смехотворно! К тому моменту Медведю было под девяносто, и его время «разбрасывать семя по округе» уже давно закончилось. Давид даже вспомнил, как старик сетовал, что ему не хватает сексуальной жизни, что он лишен плотских утех с тех пор, как умерла его жена. Хотя, конечно, Медведь вовсе не был образцом верности, и он когда-то тоже был молодым. Давид неловко моргнул. О нем тоже не скажешь, что он… разбрасывал семя по округе.

Хриплый голос Джозефа вывел его из задумчивости:

— Как по-вашему, что мы с женой почувствовали после его смерти? Я столько лет ухаживал за ним… А он оставил половину своих денег тому ребенку. Половину одному ребенку. Остальную половину разделил между мной и моей сестрой, у которой двое детей. — Он сжал правую руку в кулак и стучал им по столу в такт своим словам, подчеркивая свою мысль. — Я ему всегда говорил, что хочу, чтобы Макс пошел в университет. Он самый умный из всех моих детей, он хотел стать юристом. Он тот, кто стал бы бороться за наши права, за наши земли. В него стоило вкладывать деньги. Я ему много раз говорил. Но нет, деньги пошли совсем на другое. Я получил хижину, но она гроша ломаного не стоит…

— Мне очень жаль, — беспомощно произнес Давид. — Меня удивляет, что он не сказал мне об этом, о…

— Да ладно. Если вы и знали, я не ожидаю, что вы сказали бы мне. — Он замолчал и неожиданно встал. — Да и какой смысл об этом говорить? Я просто подумал, что смогу рассказать вам всю правду. Все эти романтические бредни о старике… Вы не единственный, кто считал, что он сын этой земли. Просто было столько всякой лжи!

— Мне жаль, что вы о нем такого мнения.

— Я думаю, он был обязан мне, был должен Максу. Он ведь знал, какие надежды мы возлагали на мальчишку. Он умница. Это чувство отравляет мне все воспоминания о старике, это я вам честно говорю.

— Мне тем более приятно, что вы подошли ко мне в баре и передали его слова. Спасибо большое.

— Я ведь всегда выполнял его требования, правда? И видите, к чему это привело?

Когда Джозеф ушел, захлопнув за собой дверь сильнее, чем нужно, Давид подождал несколько секунд, а потом расхохотался. Старый черт! Кто бы подумал, что Медведь рыскает по округе в поисках «острых ощущений» с женщинами и оставляет после себя отпрысков! Если это только было правдой, это, наверное, не самая похвальная его черта. Давид попытался представить дряхлого, не очень чистоплотного старика в процессе соблазнения и снова рассмеялся. «Ну что ж, — подумал он, собирая бумаги, — надежда есть у каждого».

Давид ехал к Иену, перенеся посещение больных с утра на вечернее время. Он остановился у кооперативного магазина, чтобы купить припасы. Он пару раз видел, как Шейла колдовала у багажника его машины на стоянке для машин медперсонала, но ничего не предпринимал по этому поводу. Он знал, что должен бороться, но как? Было чистым сумасшествием подставляться, его бы арестовали и депортировали.

Небо было угольно-черным, ни единой звезды, а фары у машины очень слабые. На прошлой неделе он врезался в лосиху посреди проезжей части, но кроме нее он лишь изредка встречал овцебыков. Лес был тих, темен, несмотря на снежную белизну, и лишен жизни. По мере того как снегопад усиливался, темнота сгущалась. Ему показалось, что он ехал до развалюхи Иена дольше обычного.