Лайонел Дэвидсон - Ночь святого Вацлава

На звонок никто не откликался. Я звонил и звонил, изо всех сил давя пальцем на кнопку. Стучать дверным молотком я не осмеливался. И что делать дальше – не знал… Эсэнбешники, безусловно, очень скоро что-то заподозрят. И молочник тоже вот-вот придет в себя. Не так уж сильно я его шибанул.

Я отошел в сторону. Слева во дворе была другая дверь: консульство. И там тоже арка. Может, где-то сзади есть внутренние помещения, в которых живут служащие. Но проверять все варианты времени не было. «О ГОСПОДИ, ВЕДЬ Я ЖЕ ЭТО СДЕЛАЛ! – и снова жал-жал-жал на звонок. – ОТКРОЙТЕ ЖЕ, ПРОСНИТЕСЬ, ВСТАНЬТЕ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!»

– Эй, молочник, что ты там делаешь?

Я обернулся. Один из тех наглухо застегнутых стоял у входа во дворик. Горло у меня перехватило. Я только безмолвно разинул рот.

– Оставь свое молоко и уходи.

– Но они мне велели… Они мне велели их вызвать…

– Ставь у двери и уходи.

– Они просили сметану. Ихний управляющий велел вызвать, когда будет сметана. Это ихняя контора.

Он кисло на меня глядел. Будто бы в замешательстве. Вроде бы не решался войти во дворик, но и не уходил, а стоял и пялился на меня.

Я снова в отчаянии повернулся к двери, схватил дверные молотки и начал бешено ими колотить. Эхо громом прокатывалось по дворику. Ответа не было.

– Послушай, ты. Ставь все на землю и двигай сюда. Мне тебе нужно кое-что сказать.

Я не отвечал. Я упорно атаковал дверь – стучал, звонил… без мысли, без надежды, чувствуя близкий конец, в такой панике, что уже не мог ни видеть, ни дышать. На улице начался какой-то переполох. Вопль – нашли молочника. Еще вопль, чьи-то крики, крики. Топот. Наблюдавший за мной эсэнбешник обернулся, обменялся с кем-то несколькими резкими фразами и крикнул мне:

– Эй, ты! Иди сюда! Немедленно! – И вытащил из кармана пистолет. У крыльца не было никакого укрытия. Там вообще ничего не было, кроме голых каменных ступенек да огромной неприступной двери.

Я совсем очумел от страха и ничего не соображал – только помню, как нагнулся и вытащил из корзины бутылку с молоком. Не знаю, что я собирался с этой бутылкой делать – может, запустить в него, как-то защититься. Я все еще дубасил в дверь, но в душе почти сдался. И вдруг, когда уже и его напарник направился к посольству, внутри здания что-то зашебуршало, лязгнули замки.

Теперь, оглядываясь назад, я не знаю, отважились бы эсэнбешники застрелить меня на ступеньках посольства. Ведь сам бы я, разумеется, к ним не вышел. Видимо, парочка наглухо застегнутых все это понимала, пока медленно приближалась к посольству в сером утреннем тумане; нервные и продрогшие, они, наверное, гадали, как лучше решить эту дилемму. Но к счастью, агонии выбора им пережить не пришлось.

Они были в нескольких ярдах от ступенек, когда одна из створок отворилась. И я буквально влетел во мрак прихожей, чуть не сбив с ног открывшего мне старика в черном. И так и летел, пока одна моя нога не ткнулась в таз с горячей водой, вторая – в кусок мыла, а мой многострадальный зад, занемевший и дрожащий, не приземлился на какое-то сиденье, обеспечившее мне наконец-то защиту британского правительства – в двадцати пяти футах от входа. А бутылка молока, абсолютно сохранная, все еще торчала из моего кулака.

– Здравствуйте. Немножко отдышались?

– Да. Спасибо.

– Вы уже стали похожи на человека. Мне бы хотелось еще раз с вами побеседовать.

– Конечно. Садитесь, пожалуйста.

Но он уже и так сидел. Его звали Роддингхэд, и был он высокий и бледный, с выпуклым детским лбом и маленькими, как у рептилии, глазками. Он не утруждал себя попытками скрыть, как много неприятностей я им доставил. Но это я сносил без труда. Я лежал на кровати в маленькой комнатушке, в посольстве. Перед этим я проглотил две порции снотворного и, соответственно, поимел две порции сна. Чувствовали себя немного ошалевшим от счастья и облегчения.

– По поводу той бумажки, – коротко сказал Роддингхэд. – Я сейчас получил еще одну депешу из Лондона, говорящую, что, мол, хватит ковыряться в… Я должен знать все подробности.

– Боюсь, что я уже все рассказал.

– Нет. Этого недостаточно. Попытайтесь снова полежать с закрытыми глазами.

Я закрыл глаза.

– Так. Теперь скажите, какой она была величины.

– Примерно как пачка на двадцать сигарет. Может, чуть уже.

– Вы говорите, это была очень тонкая рисовая бумага?

– Да.

– Скрученная с краю?

– Совершенно верно.

– Теперь вот что. Как бы вглядитесь в нее пристальнее. Что написано наверху?

– Что-то про Алдермастон и 3-ю ступень «Банши». Так мне показалось.

– Хорошо. Теперь, что внизу?

– К сожалению, туда я не посмотрел.

– Посмотрите сейчас.

Я скрипнул зубами. Мы по четвертому заходу рассматривали чертов клочок бумаги размером с сигаретную пачку. Думаю, он взял этот прием из какого-то полузабытого курса, который некогда проходил. Было слышно, как он раздраженно постукивает карандашом по блокноту.

– Боюсь, что мне не вспомнить.

– Попытайтесь как бы пробежать ее глазами. Что-нибудь вырисовывается?

– Знаете, у меня ничего не выйдет! Я видел эту бумажку всего пару секунд.

Он что-то с яростью застрочил в своем блокноте.

– Ладно. Перейдем к вашей няне Хане Симковой. По вашим словам, вы абсолютно уверены, что ни разу не упомянули ее в разговорах с этой девицей.

– Абсолютно уверен.

– А может, вы все же нечаянно обронили ее имя, пока были, так сказать, под градусом?

– Нет. Об этом даже речь не заходила.

– То есть вы считаете, что она его узнала не иначе как от этого самого Канлифа?

– Да.

– А тот, в свою очередь, получил его от того, кто за вами следил?

– А как иначе? Сам я никогда ему об этом не говорил.

– Хорошо. Кто еще знал об этой няньке?

– Очень трудно сказать. Я и сам об этом думал. Конечно, у нее есть брат – мистер Нимек, о котором я вам уже рассказывал…

– Да-да. Им уже занимаются. Я очень рад, что это вас так веселит, – раздраженно добавил он. – Уверяю вас, что все остальные относятся к этому совершенно иначе.

– Ой, извините! – воскликнул я, изо всех сил стараясь унять восторг по поводу того, что с Хрюном приключилась такая неприятность. – Я просто пытался вспомнить, кто еще знает о няне. У моей матери и мистера Габриэля в Англии много приятелей-эмигрантов, и они все время переписываются. Наверно, кто-то из них может о ней знать.

– Я бы хотел получить список этих приятелей, если вы можете их вспомнить.

– Я постараюсь.

– Дело в том, что мы пытаемся выяснить, кто за вами следил. – Он снова стрельнул в меня своими змеиными глазками. – Не потому, что кто-то за вас сильно переживает. Просто нам нужно напасть на след этой сети.

– Ладно. Я попытаюсь вспомнить имена, которые мне приходилось слышать.