Ким Уозенкрафт - Разыскиваются полицией

Ренфро однажды заявил, что Дайану надо занести в список вымирающих видов, поскольку она не признающий смертной казни коп, хотя она и объясняла, что пожизненное заключение кажется ей гораздо более суровым наказанием, чем казнь на электрическом стуле или инъекция яда. Лишение жизни — избавление от заключения в тюрьме.

А что теперь? Когда она знает, насколько горько безвинной оказаться за решеткой и сознавать, что у тебя отняли жизнь? И это сделали двое людей с положением в обществе, двое хороших парней, двое рыцарей в сияющих доспехах, столпов баптистской церкви Болтона, двуличных, бесчестных, алчных, лживых, которые для достижения собственных целей легко втопчут человека в грязь.

Дайана размышляла об этом и вела машину в послеполуденную жару по автостраде под бескрайним небом по территории, которую некогда клялась защищать ценой даже собственной жизни, и не сомневалась: да, она способна на убийство. Способна свершить правосудие старинным способом — как в былые времена в Техасе и вообще на Западе творили справедливость и несправедливость. Явиться к Гибу Лоуву, посмотреть в глаза и застрелить. Затем открыть дверь в кабинет окружного прокурора и одним выстрелом опрокинуть богомольного ловкача с его мягкого прокурорского кресла. Разделаться с ними обоими. У нее даже есть шанс скрыться. А если не удастся? Дайане не впервой отбывать срок. Ее быстро засунут в камеру смертников. Так что очень может быть, не пройдет и двух лет, как она покинет этот мир. А то, что она боролась… кто-нибудь и прислушается. Услышит. Ясно одно: терять ей нечего. У нее отняли право голоса, достоинство, работу, возлюбленного, смешали с грязью ее имя. Лишили всего. И еще они были убийцами, разве что не выпускали кишки собственными руками. Использовали для этого грязного дела государственный механизм.

Дайана почувствовала, как в ней закипает злость. Сидела неподвижно, вела автомобиль по прямой, как стрела, автостраде и ощущала, как ее бросает то в жар, то в холод. Да, Гейл права: не следовало брать эту штуковину из охотничьей хижины. Она потянулась и дотронулась до рукоятки пистолета, желая убедиться, что оружие на месте. Пистолет никуда не делся. Внутри всколыхнулась волна энергии, родилась из гнева, поднялась из глубин ее существа, легким покалыванием взлетела по позвоночнику к голове, наполнила силой руки и ноги. Вроде бы такое же, но совсем непохожее ощущение на то, что Дайана испытала, когда ночью обнаружила незапертую дверь склада и поняла, что внутри засели грабители и брать их придется ей. Опасность. Сознание опасности. Разница заключалась в том, что это ощущение возникло не извне, а непосредственно изнутри, захлестнуло целиком, наполнило все ее существо. А затем пронесло сквозь гнев, сквозь самую миазматическую его сердцевину и выбросило по другую сторону.

Дайана успокоилась. Стала совершенно безмятежна. Как никогда. Теперь она знала, что сможет их убить.

А Гейл тем временем сидела на кровати и держала перед глазами записку.

«Привет!

Многого доверить бумаге не могу. Я должна сделать то, что мне следует сделать. Я тебе об этом говорила. Исправить положение любыми средствами. Я взяла свой телефон, если захочешь со мной связаться. Но не собираюсь тебя в это втягивать. Спасибо за помощь и за то, что была мне самым верным другом из всех, кого я знала. Желаю тебе счастья и никогда не забуду.

P. S. Машину верну, как только со всем покончу».

Идиотизм! Дайана сошла с ума! Рехнулась. Гейл ничего не оставалось, как признать это. И держаться от нее подальше. Необходимо выметаться из отеля. Туда, где Дайана не сумеет ее найти, а значит, рассказать другим, где ее найти.

Самый верный друг из всех, кого она знала? Печально, что Дайана так одинока. А может, и нет. Гейл задумалась: насколько она сама способна приспособиться к другим, ужиться с человеком, если он не отбывал срок? В этом все дело. Тюрьма изменяет навсегда. Физическое ограничение в пространстве расширяет личность, раздвигает внутренние горизонты, и становится видимым то, что было заложено в человеке всегда, но оставалось скрытым от неискушенных глаз. Не испытавший тюрьмы не в состоянии понять до конца того, кто там был. Зато Гейл сообразила, о чем говорилось в записке. Они стали подругами навечно. В том смысле, в каком не могли бы дружить с теми, кто не сидел под замком.

И вот Дайана сбежала. Исчезла раньше, чем настало время. Решилась на то, что выше ее сил. Гейл устало сгорбилась на кровати. Наверное, подобные чувства испытывает мать, узнав, что дочь-подросток удрала с любовником.

Гейл старалась отвлечься, представить себя там, где долгие годы мысленно находила убежище, когда сидела в тюрьме. В пустоте. Где отсутствовали всякие чувства. И вообще ничего не существовало. Она старалась оставаться закаленной заключенной. И рассмеялась.

Что неладно у Дайаны на душе? Гейл не требовалось спрашивать. То же, что и у нее. Когда много лет назад Гейл отправилась за решетку, ею владело заблуждение, что жизнь должна быть справедливой. Или по крайней мере люди должны вести себя справедливо. Природа справедливостью не отличалась — она просто жила, во всем своем великолепии и мерзости. Но человек обладал сознанием, памятью и свободной волей. Поэтому люди должны быть справедливыми. Система правосудия обязана работать. Дайана жаждала предстать перед судом, и Гейл сознавала, какую ярость способен вызвать отказ.

Но пора вернуться к жизни, к реальности. Гейл достала из сумочки синий пластмассовый мобильный телефон с изображением кенгуру на клавиатуре. Вложила в ухо наушник — «наушник», какое странное слово, будто на приеме у врача, и он готовится произвести какие-то действия с больным ухом. Микрофон представлял собой черную пластмассовую бусинку с дырочками и вместе с наушником был соединен проводом с ее разовым телефоном. Странные вещи. Словно сошли со страниц научной фантастики. Повсюду дерьмовая пластмасса. Может, современной науке удастся вернуть в оборот и ее? Освободить от десятка лет? Гейл набрала номер Дайаны, один из тех, что заучила наизусть, и нажала кнопку вызова. Раньше она не обращала внимания: между зеленой кнопкой вызова и красной окончания разговора находилась еще одна, такого же зловещего красного цвета — 911. Господи, чтобы не запоминать три цифры и вместо трех клавиш нажимать одну! Скорее всего преследовалась не функциональная, а психологическая цель: тревожная кнопка напоминала человеку, что все может принять непредсказуемый оборот, и именно тогда, когда меньше всего ждешь. Человеку требуется помощь. И настолько неотложно, что он не в состоянии удержать в памяти три простые цифры. В этом случае остается одно — нажать тревожную кнопку. Только не перепутать бы и ее. Эта кнопка призвана поддерживать в человеке страх. Гейл печально покачала головой. Пока она столько лет находилась в изоляции в месте, к которому с одинаковым отвращением относятся и преступники, и законопослушные граждане, Америка чиновников и корпораций (кто теперь в состоянии отделить одно от другого?) внедрила на свободной территории культ страха. Это позволяет устраивать на граждан охоту. А народонаселению остается шептать: «Охраняйте нас, нам не важно, во сколько это обойдется. Оградите от прячущихся под кроватями монстров!» Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый [54] Имеется в виду роман-антиутопия «1984» английского писателя и публициста Джорджа Оруэлла. наступил наяву. Только задержался на пару десятков лет.