Валерий Прохватилов - Снайпер должен стрелять

В четырнадцать лет Пауль заметно опережал многих, в шестнадцать впервые принял участие в европейском первенстве по скоростному спуску, сразу войдя в первую десятку. В семнадцать получил предложение от знаменитого финского тренера, отметившего его удивительную координацию, попробовать свои силы в прыжках с трамплина. С этого момента большой спорт стал жизнью Кирхгофа, шаг за шагом поднимающегося к вершинам мировой славы. Регулярно получаемые вторые, третьи, четвертые места сделали его заметной фигурой в спорте. Но это был мир, где не просто требовались талант и упорство. Упорными и талантливыми здесь были все. Еще это был мир политики и денег, тщеславия и зависти, мир, где лишь первому доставалось все.

Шли годы. Роль вечно второго или вечно третьего, тогда как первые все время менялись, ложилась на душу Пауля все более тяжким психологическим бременем. На тренировках, особенно с 90-метрового трамплина, он совершал прыжки, которые не удавались самым выдающимся спортсменам, но на соревнованиях они его неизменно оттесняли. Пауль начал тайно принимать анаболики. Какое-то время это сходило ему с рук. Но вот однажды перед очередным мировым первенством проверка на допинг дала положительный результат. Его отстранили от соревнований, пробу проверили-перепроверили и дисквалифицировали Пауля Кирхгофа на два года. Это был конец. Но оставались пока еще какие-то крохи славы, бешеное тщеславие и деньги, деньги… Допингом стали алкоголь и наркотики. Все пошло по простому кругу: деньги кончались, здоровье разрушалось, о возвращении в большой спорт не могло быть и речи.

И вот тогда отец Пауля и бывший тренер знаменитого в прошлом прыгуна с трамплина чуть ли не силой отвезли его в США, в город Бостон, штат Массачусетс, в знаменитую лечебницу, при которой начал действовать Интернациональный центр психологической поддержки (ИЦПП). Тогда-то Пауль впервые и встретился с Кадзимо Митаси. Поставленный диагноз прозвучал как приговор: прогрессирующее психическое заболевание. Требовалось постоянное наблюдение за его здоровьем, и Пауль остался в клинике. Тягу к алкоголю и наркотикам сняли. Знаменитый лыжник, в нормальном состоянии производящий самое благоприятное впечатление на окружающих, стал директором ИЦПП и даже возобновил тренировки.

Но что-то, видимо, в душе его оказалось необратимо подорванным. Периоды депрессии учащались. Он стал бредить идеей какого-то совершенно необыкновенного фантастического прыжка. Постепенно она оформилась в идею прыжка с тройного трамплина. Этот каскад трамплинов снился ему ночами. Он без конца рисовал его, что-то прикидывал, рассчитывал, моделировал на графопостроителе, навязывал идею окружающим, утверждая, что, совершив такой прыжок, он станет первым лыжником мира.

Последнюю часть этой истории Чарлз Маккью узнал от Кадзимо Митаси, убеждавшего его отстать от Пауля, — человек болен. В подтверждение этого он выложил перед ошеломленным Чарлзом груду чертежей и рисунков, выполненных Кирхгофом, — на всех был тройной трамплин. Между тем информацию о тройном прыжке Чарлз Маккью держал в тайне как свой последний козырь.

Эту часть жизненной истории Пауля Кирхгофа Лоуренс Монд услышал от Маккью, явившегося к нему в гостиницу с этими самыми рисунками и чертежами. По разным причинам имени Андрея ни тот ни другой не упоминали, хотя именно он предсказывал, что следствие с неизбежностью попадет в тупик.

— Мистер Монд, — начал Чарлз с порога, — я ожидал всего чего угодно, но только не этого. Полюбуйтесь! Как вам это нравится? — И он выложил перед Мондом произведения Кирхгофа.

— Садитесь, мистер Маккью, — предложил Лоуренс. — Сейчас мы попросим, чтобы нам принесли кофе и, если хотите, выпить. Что бы вы предпочли?

— Виски, — коротко бросил Чарлз.

Рудольф отправился сделать заказ, а они склонились над чертежами. Пока Лоуренс перебирал их, Чарлз поведал ему историю болезни Кирхгофа.

Монд пытался рассортировать рисунки. Сначала разделил их, отложив в сторону те, что выглядели выполненными наиболее тщательно. Потом рассортировал каждую из стопок, подбирая рисунки наиболее похожие друг на друга, то укрупняя, то дробя группировки.

— Я уже колдовал над ними, — раздраженно пробурчал Чарлз.

— И что же? — Монд с интересом поднял на него глаза.

— А ни черта похожего на то, что есть на самом деле.

— Вы это заметили?

— Тут бы и слепой заметил.

— Чарлз, у вас, наверно, есть данные, приходилось ли Кирхгофу прыгать с трамплина в «Спринг-бод»?

— Да, он был там. Почти четыре года тому назад, незадолго до дисквалификации.

— Он уже принимал анаболики?

— Очевидно, да.

— Вы беседовали с ним?

— Имел счастье, в голове у него пусто, как в гнилом орехе.

— Ни одной зацепки?

— Ни единой.

— А что-нибудь о тройном прыжке вы у него спрашивали?

— Нет, приберегал на закуску.

Монд вдруг отложил в сторону чертежи и стал внимательнее рассматривать рисунки.

— Вы уверены, Чарлз, что здесь все, что нарисовал Кирхгоф?

— Когда имеешь дело с таким типом, как доктор Митаси, — Чарлза передернуло, — ни в чем нельзя быть уверенным.

— Это хозяин психиатрической клиники?

— Да.

— А где сейчас Пауль?

— В спецбольнице. С ним работает группа психиатров. Так сказать независимые эксперты.

— У меня есть предложение, — сказал Монд. — Что, если нам попробовать провести один эксперимент?

— Вот именно, один, — не дослушал его Маккью, — надеюсь, вы предложите вздернуть его, а еще лучше — вместе с доктором, и посмотреть, что из этого выйдет.

— У меня несколько иное предложение, если не возражаете?

— Давайте.

— Во-первых, я думаю, мы без труда сможем установить, все ли здесь рисунки.

— Это каким же образом?

— Вы правы, мистер Маккью, в том, что рисунков, напоминающих тройной трамплин в «Сноуболле», тут нет. Это навело меня на мысль, что их специально могли убрать. Вы не спрашивали доктора, часто ли Пауль их рисует?

— Он утверждает, что чуть ли не все свободное время.

— Это как раз то, что нам надо. Предложение мое сводится к следующему. Оставить на пару часов Пауля одного и снабдить его всем необходимым для рисования. Ну, бумагой, фломастерами, карандашами и прочим. Это первое. Второе: надо наших мастеров попросить изготовить рисунки и чертежи, аналогичные тем, что лежат перед нами. Тоже в двух вариантах — рисунки и чертежи. Но чтобы это были рисунки, по рельефу постепенно как бы приближающиеся к тому, что можно увидеть в «Сноуболле». То есть надо попытаться восполнить недостающее. А потом попробовать предъявить все это Паулю.

— И что нам это даст? — На губах Маккью появилась саркастическая усмешка.

— Это даст ответ на вопрос — обманывает ли вас Митаси.