Т. Паркер - Маленький Сайгон

— Как вы думаете, Чак, это возможно — сделать пересадку мозга? Я уверена, что это опасно, но я согласилась бы на это добровольно. Подумайте, Чак. Никаких воспоминаний. Я бы выбрала мозг… например, коровы. Тупой, теплой, озабоченной лишь сеном и быками.

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась женщиной.

— Но подумайте, быть пустой внутри. Когда прошлое — это прошлый час, а будущее — понятие, о котором ты не имеешь понятия. Вы попросите доктора Левина, сможет ли он сделать меня коровой?

Фрай улыбался, внутренне ужасаясь мертвенности ее глаз, медлительности движений, тому, как ее тело словно отдаляется от ее души.

— Нет, Нья. Он намерен сохранить твою личность. Если бы ты стала коровой, эта цепочка оказалась бы тебе не впору.

— Я всегда могу положиться на вашу логику, Чак.

— Вот, я еще принес тебе это. — Он положил на кровать папку со своими статьями. К каждой статье были приложены его заметки на данную тему, черновики интервью, записки, которые он делал для себя, перед тем как взяться за материал. — Я подумал, что у тебя есть время и ты сможешь прочитать эти заготовки, и поймешь, как они превращаются в статьи. Может, получишь какое-то представление о том, как собрать мешок информацию на тему, а потом урезать ее до размеров, с которыми можно работать. Пригодится для твоей будущей работы. Статьи не ахти — по правде, из-за одной меня уволили с работы — но ты сможешь увидеть сам процесс.

На этот раз она действительно улыбнулась: белые зубы и розовые губы.

— Вы уже усаживаете меня за работу, Чак.

— Не хочу, чтобы у тебя здесь возникли новые проблемы. Безделье, тоска и все такое прочее.

— Ну, я не была не совсем овощем на грядке. Это вам. — Она протянула ему сложенный лист желтой бумаги. Он увидел строки, написанные ее продолговатым, тонким почерком. — Можете прочитать сейчас, если хотите.

— Это прекрасно. Это совершенно.

— Мой профессор поэзии сказал бы, что это отдает сентиментальностью.

— Он никогда не писал так прекрасно.

В дверном проеме появилось лицо детектива Мина. Фрай заметил его улыбку, потом он исчез.

— Он здесь бывает каждый день, — сказала Нья. — И из ФБР каждый день приходят. Сначала они задавали вопросы. А теперь, кажется, они здесь, чтобы не пускать репортеров. Было трудно уговорить их разрешить мне увидеться с вами, но я прибегла к эмоциям.

Фрай сел рядом с ней.

Она пересела повыше, теребя пальцами кулон.

— Чак, вы должны мне помочь. Мне нужно, чтобы вы помогли.

— Все, что угодно.

Нья отвернулась к окну и заговорила:

— Моя мама и сестры не вернулись в дом. Поэтому там вас никто не потревожит. В гостиной есть алтарь. Маленький, красный, рядом с пианино.

— Помню.

— Внутри алтаря, за фруктами, лежит одна вещь, которую я прошу вас уничтожить. Сожгите ее, сделайте это ради меня. И пожалуйста, не просите ничего объяснять.

Фрай задумался, изучая ее бледный профиль на белой подушке.

Нья потянулась за сумочкой, лежавшей рядом с кроватью, и подняла ее с некоторым усилием. К ключу который она передала Фраю, был привязан кусок красной пряжи.

— Этим ключом вы откроете дверь, выходящую в патио на заднем дворике. Прошу вас, будьте осторожны.

Фрай прошел во двор Тая через боковую калитку, обошел дом, подлез под желтой лентой, огораживающей место преступления. Предвечернее солнце пробивалось сквозь сдвинутые занавески. В доме было душно. Все выглядело точно так же, как ему запомнилось. Он глубоко вздохнул и почувствовал головокружение.

Жертвенник стоял на прежнем месте, с теми же фруктами и благовониями. Фрай опустился на колени и убрал апельсин, яблоко и мандарин.

Он резко повернул голову и встал, заслышав в кухне какие-то звуки.

Потом опять повисла тишина — невозмутимое молчание мертвых.

Он опять стал на колени и запустил руку в алтарь. Пусто. Лишь маленький квадратное пространство, грубое, некрашеное дерево. Он запустил руку поглубже и пошарил в дальних углах и под крышей маленького жертвенника. Липкая лента отслоилась, и ему в ладонь упала цилиндрическая коробочка.

Черная пластмасса с серой крышкой. Внутри полоска пленки с негативами. Он поднял ее против тусклого света. Всего восемнадцать кадров, переснят какой-то документ. Но мелкие буквы разобрать было невозможно.

Он свернул пленку и засунул обратно в футляр, который опустил в карман, затем положил на место фрукты.

Какое-то время он постоял в кабинете Зуана. Посмотрел на диван, запятнанный кровью, на стол. Из-за чего, спросил он себя, из-за чего же стоило это совершать?

При хорошем освещении в пещерном доме Фрай изучил негативы под лупой. Это была машинопись, выполненная на старой машинке, с пьяными литерами и отсутствующим верхом у некоторых букв. Машинистка отпускала клавишу верхнего регистра раньше, чем завершала удар, поэтому большие буквы нависали над строкой, словно хотели улететь прочь.

На восемнадцати кадрах было заснято шесть страниц с детальным описанием ежемесячных перемещений полковника Тхака, с описанием и грубой схемой его квартиры, а также воздушным снимком военного лагеря.

Фрай прочитал все подряд дважды. Оказалось, что Тхак проводил дома одну неделю в месяц, а остальные три в заключении. В лагере Тхак недоступен. Будучи дома, он находился в квартире почти все время. Спал в комнате в западном углу квартиры, мылся и брился в ванной с коном, выходящим на юг. В это время Тхак недоступен. Улица перед его домом слишком оживленная. Его дверь всегда под наблюдением.

Подчиненные в четыре часа пополудни ежедневно приносили продукты. Готовил Тхак сам. Ел один. В квартире был внутренний дворик, в котором он читал, если была хорошая погода. В это время Тхак недоступен. Ночью он смотрел фильмы о войне, делая пространные замечания в большом блокноте. Автор документа предполагал, что он работает над книгой. Ежедневно Тхак делал от пятнадцати до двадцати телефонных звонков, каждый из которых занимал не более двух минут. Два раза в неделю во время пребывания на своей квартире он получал проститутку. Всегда приходила одна и та же девушка, которую доставляли на одном и том же такси. Она оставалась на два часа, потом уходила. Автор документа отмечал, что по крайней мере один из людей Тхака постоянно дежурил перед входом в квартиру, а остальные выполняли различные поручения. Один охранник всегда спал на посту. Тхак никогда не оставался совершенно один. Все говорит о том, что Тхак у себя дома недоступен.