Кристофер Дикки - Кровь невинных

— Что ты видишь отсюда?

— Улицу. Только улицу.

В Джерси-Сити я никогда не открывал штор. Если бы я это сделал, то увидел бы окна, загроможденные картонными ящиками. В моей комнате почти не было мебели. Только кровать на колесиках и карточный столик, который я купил, чтобы складывать на него вещи. Я там только спал и молился.

— Я пытаюсь понять, что мне это напоминает, — пояснил я.

— Может, Манхэттен?

— Иногда — да… — Я глубоко вздохнул и почувствовал запах старого гобелена позади меня и сухих цветочных лепестков в серебряной чашке на маленьком кофейном столике. — Саддам, давай вернемся к Саддаму.

Шанталь взвесила документы у себя на руке.

— Я уже знаю, о чем хочу написать. Здесь все… или почти все.

— Почти.

— Но никто не обращает на это внимания. Курт, иногда меня это страшно пугает. Саддам — псих, он создал оружие, которое может уничтожить миллионы.

— У него нет бомбы.

— У него есть химическое оружие. Ты видел фотографии городов, которые подверглись газовой атаке, когда он воевал с Ираном?

— Те иранцы…

— Курт, он травил газом и иракцев. Свой народ. Мужчин, женщин, детей. Маленьких детей.

Я ничего не ответил.

— Маленьких детей. Ты представляешь, Курт? Летит самолет или вертолет. Он выглядит совершенно безобидным, как самолет-опылитель. Возможно, на нем нет даже пулеметов или другого огнестрельного оружия. А потом на улицах дети начинают кашлять и задыхаться, они не могут даже кричать, потому что их легкие охвачены огнем. Их родители тоже начинают задыхаться. Но дети погибнут первыми. Они все упадут и умрут от удушья. Ты можешь увидеть их лица на фотографиях.

— Война — настоящий ад. Я это знаю.

— Да. Ты знаешь. Прости. Просто я напугана. Я уже столько лет наблюдаю за Саддамом и знаю, о чем он думает и над чем работает.

— Но у него ничего не осталось.

— Ты рассуждаешь, как Каррутерс. Не верь этому, Курт. Ни на йоту. У Саддама есть все, что ему нужно.

— Ни ракет. Ни воздушных сил.

Она смотрела на меня из темноты, как на предателя.

— Хочешь поиграть в адвоката дьявола? Да? — Она покачала головой. — Ладно. Может, мне удастся тебя чем-нибудь накормить.

— Закажем еду в китайском кафе?

— Да. Так я и сделаю.

— Ты сердишься на меня?

— Нет. Меню в крайнем левом ящике. Заказывай что хочешь.

Она разложила документы на маленьком столе в крошечной кухне и включила свет.

— Терроризм, — сказала она.

— Что?

— Это его месть. Иначе и быть не может. Смотри. — Она показала отчет о встрече в Багдаде в январе 1992 года. Всего два параграфа. Ее назвали Исламским конгрессом. Ожидались делегации даже из таких отдаленных мест, как Марокко и Филиппины. Он готов использовать кого угодно.

— Ты сердишься. — Я снова подошел к окну.

— Помнишь войну в Заливе? Он собирался захлестнуть мир терроризмом. И что мы получили?

— Нам не из-за чего переживать, — возразил я. Новые огни зажглись в каньоне небоскребов.

— Ты не прав.

— Как скажешь. — Внизу, в паре сотен ярдов от меня, в большой кухне зажегся свет. Молодая женщина, возможно, девочка, судя по тому, как она держалась, открыла холодильник.

— Да. Послушай. Перед началом войны он провел серьезную разведывательную работу. Но война прошла без использования ядерного оружия. В этой кампании приняло участие слишком много стран: Израиль, Сирия, даже Америка. Палестинцы здорово помешали Ираку. Они собирались работать с Саддамом, но глава разведки Организации освобождения Палестины подписал договор с союзниками. Но… это все не то… главное, что…

Я выключил свет. Девушка села за кухонный стол и готовилась к ужину. Потом появился маленький мальчик. Она взяла его на руки, усадила рядом и стала кормить с ложечки. Сцена пробудила во мне смутные воспоминания.

— Ты слушаешь меня? — спросила Шанталь.

— Да. Конечно.

— Так вот. Дело в том, что старые иракские группировки и организации были уничтожены. «Абу Нидал», «Абул Аббас», все.

— Понятно. — Я вспомнил Селму. И себя. Давным-давно. Эти воспоминания ничего для меня не значили. Просто возникли передо мной. И мне снова стало интересно, что могло случиться у Селмы.

— И что написал Саддам на своем флаге — на своем арабском национальном флаге? «Аллах акбар». Бог велик.

— Аллах акбар. — Я повернулся к Шанталь.

— Бог велик.

— Понятно.

Она снова зажгла свет.

— Ты только подумай. После войны Саддам стал говорить как аятолла. А теперь он созывает Исламский конгресс, собирая почитателей Корана со всего мира. К чему бы это?

— Не знаю.

— Чтобы создать новые сети. Он хочет заменить старые, уничтоженные во время войны разведывательные и террористические организации и пойти крестовым походом на Палестину.

Я положил ей руку на плечо, но она стряхнула ее, как будто ей причинили боль.

— Прости, прости. — Я взял меню и посмотрел в него, но не мог сосредоточиться. — Прости. Я… понимаешь, Шанталь, все это так сложно.

— Нет, черт побери! Это совсем не сложно. Особенно если люди хотят увидеть правду. Саддам потерял своих старых шпионов и террористов, а теперь набрал новых. Некоторые из них даже проходили школу ЦРУ в Афганистане. И у него по-прежнему есть оружие — химическое и биологическое, — которое поможет ему совершить акт отмщения куда более ужасный, чем все, что мы видели.

Я только кивнул, не имея настроения продолжать этот разговор. Но она хотела, чтобы я сказал ей что-нибудь. Наконец я согласился:

— Ты права.

— Знаю. Знаю. Но почему, почему остальные не понимают этого? — Она обхватила себя руками, как будто ей холодно.

Она права. Никто не обращал на нее внимания. Чем больше ее игнорировали, тем более одержимой она становилась; а чем больше она увлекалась своими идеями, тем больше ее игнорировали. Никто в Вашингтоне не хотел прислушиваться к ее тревожным сообщениям. «Логика Запада предсказуема, мы следуем христианской морали и не можем понять логику Саддама, в основе которой лежит возмездие», — написала она в одной заметке. Вскоре Шанталь получила ее назад, почти каждое слово в ней было подчеркнуто, повсюду стояли знаки вопроса. Так поступали с ней практически всегда. В Совете стали подшучивать над ней. Люди не желали прислушиваться к тому, что она говорила. О подобном отношении красноречиво говорил тон, которым Каррутерс сказал: «Тебе не кажется, что это может подождать?» Он говорил так всякий раз, когда она бралась за материалы о Саддаме.

Однажды, проходя мимо ее кабинета в Совете, я увидел, как из него выходил Каррутерс. Лицо Шанталь покраснело, она дрожала от гнева. «А если бы ты мог предотвратить холокост… — крикнула она ему вслед, но он даже не оглянулся, — если бы у тебя была хотя бы малейшая возможность, неужели ты не воспользовался бы ею? Ведь если ты будешь писать то, что должен писать, то, возможно, будут приняты хоть какие-то меры!»