Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы

– Зачем я вам нужен? Отпустите меня, – проскулил Соловьев, и Мезенцев подумал, что он сейчас снова расплачется.

– Как зачем? Ты ведь мне уже пригодился. Видишь, все не зря, парень. Все совсем не зря.

Он залез следом за Соловьевым, осмотрелся, потрогал все рычаги и прочитал, что куда надо двигать. Теперь у них был свой транспорт.

ТРАКТОР!!!

Голос... Этот голос. Сейчас, когда он снова мог спокойно размышлять, Мезенцев вспомнил про голос. Ну да, не зря он показался ему знакомым.

Еще в свою бытность журналистом («Когда я был такой же зеленый, как этот заморыш с фотоаппаратом на боку».) Мезенцев обнаружил, что писать ему гораздо легче, когда он сам себе диктует. Вслух. Он даже не пожалел денег и купил диктофон «Sony», дорогую по тем временам вещицу.

Он надиктовывал статьи на диктофон, потом ставил его перед собой на стол, включал и переносил слова на бумагу. По технике машинописи у него всегда была твердая «пятерка», и это не составляло особого труда.

Еще тогда он обратил внимание, как странно звучит его голос, записанный на пленку, – совсем не так, как он слышал его сам.

Конечно, умом он понимал, что собственные слова доносятся до него через кости черепа, а не через воздух, он их слышал не наружным, а внутренним ухом, но все равно это удивляло его. Казалось забавным.

И тот голос, что звучал в мобильном...

Мезенцев пустил двигатель, дал задний ход, развернулся и поехал вперед. Он быстро перещелкал передачи до самой высокой и с неприятным удивлением обнаружил, что трактор не так-то просто удержать на ровном асфальте, машина рыскала от обочины к обочине, и ему приходилось постоянно подруливать.

Он полностью сосредоточился на управлении и почти забыл о том, что...

Это был ЕГО собственный голос.

Двенадцать часов пятнадцать минут. Берег Оки неподалеку от деревни Бронцы.

Ваня приземлился гораздо мягче, чем ожидал.

Сначала желоб резко шел под уклон, Ване в темноте казалось, что почти отвесно. Он помнил, что ждет его там, внизу: разбитый передатчик. Большой железный ящик с острыми углами. И еще – автомат, который может выстрелить, если его неосторожно задеть.

Постепенно желоб изменил угол наклона, падение замедлилось. Ваня раздвинул ноги и руки, упираясь пятками и локтями в гулкие дрожащие стенки. Ему удалось затормозить, поэтому он не вылетел, а буквально выполз из желоба. Спрыгнул и оказался на земле.

Теперь под ногами был не холодный шершавый бетон, а ровная утоптанная земля. Ваня огляделся. Откуда-то сверху, через небольшое отверстие, лился дневной свет. Мальчик улыбнулся.

Он двинулся прямо вперед и через несколько метров уткнулся в низкую железную дверь с небольшим колесом посередине. От колеса к углам двери косо отходили четыре металлические полосы. Ваня взялся за колесо, представляя себя капитаном, кладущим руку на штурвал, и повернул его – просто наудачу, наобум.

Ничего не получилось. Тогда он попробовал повернуть в другую сторону, и на этот раз колесо чуть-чуть сдвинулось с места. Концы полос в углах двери заскрипели и дрогнули. Ваня навалился всем телом, и полосы, издав глухое лязганье, освободили дверь.

Мальчик толкнул ее плечом, и в следующую секунду ему пришлось зажмуриться от яркого солнечного света, ударившего в глаза.

Солнце! Он и не подозревал, что обычный солнечный свет может быть таким приятным. Мир неожиданно приобрел новые краски, которых он раньше не замечал. Трава, листья, небо... Даже Ока, ярким зеркалом переливавшаяся вдали, казалась ему прекрасной, словно море. Хотя – что может быть прекрасней моря? Однажды он был с родителями в Крыму и с тех пор твердо знал, что на свете нет ничего лучше, чем море.

Ока... Пожалуй, сейчас она если и не превосходила его по красоте, то, по крайней мере, приближалась.

Ваня собрался уже выйти из маленькой комнатки, где он очутился таким странным способом («Как Алиса, упавшая в кроличью нору», – подумал мальчик.), но вспомнил про авто мат. Не то чтобы автомат мог ему пригодиться, нет, он так не думал, но полагал, что и оставлять его тоже нельзя. Не стоит.

Ваня осторожно взял автомат как можно дальше от спускового крючка и распахнул дверь настежь.

Птички... Какие-то птички пели прямо над головой, будто приветствовали его. Ваня улыбнулся птичкам, невидимым в густой листве, и даже поклонился им.

Наверное, со стороны это выглядело смешно: толстый мальчишка с разбитым носом, в грязной футболке и мятых штанах, с автоматом под мышкой... Но по сути в этом не было ничего смешного – Рыцарь вернулся в Свет и здоровался с ним.

Он закрыл за собой тяжелую дверь. Дверь стояла чуть под углом, как люк, ведущий с улицы прямо в подвал, и с наружной стороны на ней росла трава, дверь захлопнулась, и теперь Ваня почти не видел ее в зарослях земляники. Если бы он случайно прошел мимо, то ни за что бы не догадался, что здесь есть дверь.

Он подумал, что дверь, видимо, открывается только изнутри, снаружи никакой ручки не было. Ну и пусть! Он не собирался возвращаться.

Ваня глубоко вздохнул и направился к реке, чтобы умыться. Он должен смыть с себя страх, налипший на него в мрачном подземелье, как паутина.

«Теперь все будет хорошо! – подумал он. – Теперь все должно быть хорошо!»

«Пускай ты не идешь в строю... пара-пара-пам! Но под одеждой штатскою-ю-ю... Везде и всюду узнаю... пам-парам-пам! Я выправку солдатскую-ю-ю...»

Ластычев спускался к реке по дороге, ведущей от ворот карьера. Дорога была чертовски крутой, и ему приходилось семенить короткими зигзагами – от края и до края. Обочин здесь не было – дорога была вырыта в земле, и по обеим сторонам возвышались небольшие склоны.

Собственно, он делал то же самое, за что его впервые представили к награде – выходил из окружения. Знакомое дело.

Правда, ему не приходилось прорываться с боем, он не задумывался над отвлекающими маневрами, не корректировал работу артиллерии и не поддерживал связь со своими. Он просто шел в свое удовольствие, ну да ведь это и понятно: ситуация была другой. На плечи не давил груз ответственности за жизни солдат – целой роты, если иметь в виду тот конкретный случай.

Он был один – старый, никому не нужный обходчик на глухом переезде. И он никуда не убегал по одной простой причине – некуда было бежать. Все равно он вернется в свою избушку, к Барону, на продавленный диван... Вернется, никуда не денется. Но чутье подсказывало, что сейчас надо держаться подальше от Бронцев. Лучше, если никто даже не заподозрит, что он там был. Потому что на самом деле – нечего ему там было делать.

Он не особенно опасался, что в кустах может кто-нибудь прятаться. Скорее всего, никого здесь нет. И быть не может, как это ни грустно звучит.