Ава МакКарти - Проникновение

Джуд озадаченно наморщил лоб. Затем его взгляд прояснился — казалось, он понял, что она имеет в виду. Посмотрев на тлеющую изгородь, Джуд спросил вполголоса:

— Сколько там было?

Гарри помолчала.

— Пятнадцать миллионов евро.

Джуд тихо присвистнул и откинулся на траву, упершись в землю локтями. Гарри почувствовала, как напряжение, сковавшее ее тело, постепенно спадает. Она вспомнила мрачный Арбор-Хилл и заключенных с их проклятыми душами. Она вспомнила, какой легкой походкой отец шагал ей навстречу, оставляя все это позади. Может, и глупо было врать полиции, но Гарри знала, что ни за что не засадит отца туда снова. Она сильно рисковала, ибо полицейские могли отыскать в лабиринте какие-то обугленные улики — и все же надеялась, что ее отцу больше нечего скрывать.

Впрочем, Гарри незачем было беспокоиться о том, чтобы спасти его от полиции. Несколько недель спустя врачи позвонили и сообщили ей, что отец при смерти.

Жизнь теплилась в нем исключительно благодаря аппаратам.

— Сколько они смогут его так продержать? — спросила Мириам.

Гарри не знала, что ответить. Они сидели вместе у постели отца. Амаранта вышла передохнуть в коридор. Мать и дочь говорили друг с другом шепотом, но внутри у Гарри все кричало.

Несколько недель кряду врачи пытались отлучить отца от аппарата искусственной вентиляции легких. Изо дня в день в течение получаса его заставляли дышать самостоятельно, но каждый раз дыхание останавливалось и отца снова приходилось подключать к аппарату.

Дежурная сиделка отсоветовала им присутствовать при сеансах отключения. Гарри показалось, что сиделка догадалась о трениях между членами их семьи и сочла, что они только раздражают ее пациента. Гарри не возражала. Невыносимо было смотреть, как отец отчаянно пытается дышать, а у него ничего не выходит. Его диафрагма была настолько слабой, что не могла вынести бремени дыхания.

Гарри обвела взглядом его хилое тело. Руки отца, вытянутые вдоль туловища, покоились на идеально выглаженном постельном белье. Отец казался усохшим, похожим на куклу, но больше всего ее поражало механическое движение его груди.

Гарри сглотнула. Так вот в чем разница между жизнью и смертью: в размеренном ритме самопроизвольного дыхания — вверх-вниз. У Гарри защипало в глазах. Она отвела взгляд.

— Ни о чем не думай, — произнесла Мириам своим низким голосом. — Иначе не сможешь всего этого вынести.

Гарри перевела взгляд на мать. Лицо Мириам стало призрачно-серым. Она неотрывно смотрела на мужа — высоко подняв подбородок, расправив плечи. Не так ли она справлялась с бедами всю свою жизнь — просто ни о чем не думая?

Гарри протянула руку и сжала материнское запястье. Отклика не последовало. Гарри отпустила руку Мириам и, встав, направилась к двери, чтобы поменяться местами с Амарантой. Выходя из палаты, она не стала прикасаться к отцу. Ей показалось, что это было бы слишком похоже на прощание.

Сеансы отлучения от дыхательного аппарата продолжались несколько недель.

Посетители сменяли друг друга — бесконечная вереница друзей и соседей, предлагавших Мириам свою помощь. Гарри почти никого из них не знала, но все они называли ее мать по имени. С головой погрузившись в общественные заботы, Мириам, казалось, снова ожила. Сочувствие близких она принимала с изящным достоинством. Из всех, кто находился с ней поблизости, одна только Гарри замечала, как дрожат ее руки.

Каждый день в больницу наведывался Джуд. Его рука по-прежнему была на перевязи, но ожоги на лице начали заживать. Джуд не входил в палату, но неизменно оставался в коридоре, как бы говоря Гарри, что он всегда рядом и в случае чего готов помочь. Гарри сама не понимала, что ей сейчас было нужно, но одно знала точно: в героях она разуверилась — отныне и навсегда.

Пришла Имоджин — тоже бледная и потрясенная, несомненно все еще пытавшаяся переварить правду о Диллоне. Имоджин в каком-то смысле тоже лишилась своего героя. Она принесла Гарри газету, где был опубликован материал Руфь Вудс. В журналистском расследовании вскрывалась вся подноготная махинаций Диллона. Его финансы давно уже трещали по швам. Амбициозная стратегия скупки компаний, специализировавшихся на компьютерной безопасности, и слияния их с «Луброй» обратилась против самого Диллона. Израсходовав на покупку компаний свой собственный капитал, он влез в долги, с которыми не смог расплатиться. К этому времени многие компании обесценились и кредиторы угрожали Диллону судом по делу о несостоятельности. Инсайдерские махинации явно удавались ему лучше, чем законный бизнес.

Когда пришел Эшфорд, Гарри замерла. Она видела, как крепко он схватил ее мать за руки. Гарри не стала рассказывать полицейским об обнаруженной ею связи между Эшфордом и Леоном. В конце концов, у нее не было никаких улик — одно только имя. Гарри взглянула на мать, с трудом сдерживавшую слезы, и мысленно спросила себя, что она сама должна сейчас чувствовать. Что будет с матерью, если Эшфорда отправят в тюрьму? Впрочем, самообладание быстро вернулось к Мириам, и тогда Гарри поняла: что бы ни случилось, мать с этим наверняка справится.

Эшфорд направился к Гарри и протянул ей руку. Она закусила губу. Он стоял перед ней, склонив голову набок. Его волосы были похожи на комья сахарной ваты. Гарри не могла утверждать, что Эшфорд желал ей зла. Может, он состоял в круге, а может, и нет. Она знала одно: Эшфорд был другом ее отца. Пристально всмотревшись в его большие печальные глаза, Гарри мягко коснулась его руки.

После шести недель сеансов отлучения от дыхательного аппарата улучшения по-прежнему не было. Во время последнего сеанса у отца произошла остановка сердца; он заметно ослабел.

Гарри дотронулась до его пальцев. Пальцы были теплыми, но никак не отозвались на ее прикосновение. Гарри посмотрела на лист бумаги в руке у матери, озаглавленный жирными буквами «НР». Сиделка оставила ей лист на подпись несколькими минутами раньше — как только врач объяснил им, что означают эти буквы.

Он говорил об остановке сердца, о дыхательной недостаточности и о том, что сердце и легкие отца окончательно сдали. Он сказал, что у некоторых пациентов механическая вентиляция легких лишь растягивает агонию. Они слушали молча. Даже Амаранта не нашлась что ответить.

Наконец врач тихо произнес:

— Вероятно, рано или поздно вы сами почувствуете, что его не стоит больше пытаться реанимировать.

НР. Не реанимировать.

Мысли Гарри застыли на месте.

Если сердце отца перестанет биться, врачи не будут пытаться его оживить.

Никаких героических мер.

Гарри сжала в руке пальцы отца и обвела взглядом больничную палату, уставленную трубками и попискивающими мониторами. Она вспомнила обо всем, чему ее научил отец, обо всех тех местах, куда он брал ее с собой. Эта стерильная палата не имела с отцом ничего общего.