Лев Пучков - Профессия – киллер

Через двенадцать минут укладка была окончена. Едва я запихал последний кубик, стянул рукавицы и, тихо постанывая, стал быстро растирать окоченевшие кисти рук — они посинели, онемели и не желали сгибаться.

Оттерев руки, я свернул в рулон второй кусок пленки и без особых усилий закупорил оставшееся свободным пространство под ящиком.

Затем я взял рюкзак, протиснулся вперед под перекладиной стола, выкатился, преодолел еще пару метров на карачках и, устроившись за кадкой с растениями, начал терпеливо ждать результата. Стрелки на циферблате «Ролекса» показывали 12.14.

Мои манипуляции все же вывели кобру из равновесия. Она обеспокоено перемещалась вдоль стен своего жилища, время от времени поднимая голову и прижимая ее к стеклу — словно хотела глянуть вниз.

Минут через десять, однако, змея успокоилась и улеглась, устроив голову на корягу. Ну-ну, радость моя, расслабься. Все будет хорошо…

Я ждал, прогоняя в уме расчеты, произведенные накануне, и горячо надеялся, что не ошибся: льда будет достаточно для того, чтобы холод проник сквозь пятисантиметровый слой гальки с песком и в довольно большом стеклянном ящике быстро понизилась температура.

В 12.40 змея стала проявлять сильное беспокойство. Она стала метаться по своему дому и в буквальном смысле лезла на стену — рвалась вверх, почти доставая головой до крышки, словно хотела пролезть в узкую, с полсантиметра, щель между краем крышки и стенкой.

Так продолжалось до 13.22, после чего процесс пошел по нисходящей. Змея начала утихать. Наверх она более не рвалась, стала вялой и какой-то сонной.

В 14.30 кобра свернулась под корягой в здоровенное радужное кольцо, и мне стало трудно наблюдать за ней. Стенки ящика еще раньше стали отпотевать, и теперь по ним медленно стекали капельки воды.

Приблизившись к ящику, я достал из рюкзака ветошь, обтер влагу и забрал оба куска полиэтилена, после чего вернулся на исходную — продолжать наблюдение.

Дождавшись 15.00, я здорово понервничал, слушая, как мовик возле оранжереи разминается и что-то мурлычет себе под нос.

В этот промежуток времени сердце мое упало в желудок и там затаилось, не желая функционировать как следует, — Мовик был совсем рядом, напротив оранжереи. Если бы он приблизился хоть чуть-чуть и заглянул внутрь, то наверняка заметил бы, что с клеткой его любимицы творится что-то неладное.

В 15.32 за оранжереей раздался мощный всплеск, сопровождающийся серией пронзительных павианьих криков. Уфффф! Я облегченно вздохнул, и сердце потихоньку возвратилось на свое место. Покричи, покричи… В последний раз теперь…

В 15.40 я подобрался к ящику и, отомкнув задвижку, аккуратно раскрыл дверцу. Гадина спала, туго свернувшись в клубок, из клетки наружу рванул холод, и я испугался — в клетке было явно около нуля! Не переборщил ли?

Не без содрогания потрогав пальцем холодное упругое тело, я убедился, что наступил полноценный «анабиотический сон». Мать твою ети, герпетолог хренов! А ну как заморозил гадину?

Ухватив кобру за хвост, я стал потихонечку вытягивать ее, придерживая другой рукой.

Наконец я приступил к завершающей стадии операции. Помимо прочей дребедени в рюкзаке имелась стограммовая клизма с пластмассовым наконечником, которую перед выходом из дома я наполнил специальным составом. Вчера вечером я налил в литровую банку граммов триста подсолнечного масла, бухнул туда пакет перца и, тщательно размешав, оставил на ночь.

Утром мне пришлось только аккуратно слить непрореагировавшее масло, заполнить оставшимся осадком клизму и напялить на наконечник колпачок от фломастера…

Сняв колпачок, я собрался с духом, сосредоточился и ввел наконечник в гадский анус. И не спеша произвел клизмение — примерно на треть содержимого клизмы. Змея не реагировала.

Затем я добрался на карачках до двери и вытащил из-под крайнего стола швабру. Мои расчеты оказались неверными: лед никак не успевал испариться до прихода Мовика. Возможно, я положил лишнего и достаточно было разложить куски льда в шахматном порядке. Теперь, однако, это не имело значения.

Вернувшись к жилищу кобры, я аккуратно выгреб лед из-под днища и ссыпал его в контейнер. Еще раз тщательно обтер ящик, сложил свои причиндалы в рюкзак, удалил со швабры отпечатки пальцев и положил ее на место.

Посидев возле ящика минут двадцать, я решил, что воздух в нем достаточно нагрелся. Закрыл дверцу, запер ее на задвижку и, протерев ветошью те места, где, по моему разумению, могли быть отпечатки пальцев, двинулся к выходу.

Я наблюдал через стекло за прилегающей к оранжерее территорией в течение пяти минут, затем осторожно открыл дверь, протер ручки, спрятал ветошь за пазуху и через десяток секунд уже лежал пузом на заборе, ногами наружу — протирал перекладину.

Оказавшись с наружной стороны, я привалился спиной к забору, немного подышал по системе, приходя в себя, и обратил внимание на то, что состояние погоды за время, проведенное мной в оранжерее, сильно изменилось.

Ветер притащил откуда-то с севера огромную снеговую тучу, которая вольготно распласталась невысоко над твердью, практически полностью закрыв небосвод — только на юго-востоке оставалась узенькая сероватая полоска. На побережье опустились сумерки…

В 16.42 я уже ходил как заведенный по комнатам своего жилища — отогревался и страшно жалел, что не догадался запастись накануне бутылкой водки. Сейчас мне этого здорово не хватало.

Время, проведенное в оранжерее, состарило меня лет на десять. Кроме того, я пребывал в твердой уверенности, что мне в недалеком будущем не избежать неврастении — по меньшей мере.

Так же я жалел, что не посчитал нужным купить сигареты. Курить хотелось больше, чем жить.

В 17.00 я закутался в одеяло, вышел на террасу и, протерев носовым платком стекла подзорной трубы, приник к окуляру.

Мовик выскочил в одних трусьях из дома, прокричал «у-кхуу!!!» и довольно резво побежал ко входу в оранжерею. Однако не май месяц, мог бы и приодеться.

Клиент закрыл за собой дверь, и через несколько секунд неоновые лампы, пару раз мигнув, залили помещение ярким светом. Во дворе тускло горели фонари. По-моему, там у него установлено реле с фотоэлементом.

Мовик приблизился к ящику с коброй и вдруг застыл, удивленно приподняв брови. Моя подзорная труба позволяла достаточно хорошо рассмотреть его мимику.

Я страшно напрягся и затаил дыхание, даже моргать перестал. Клиент открыл дверцу, вытащил кобру и, положив ее на крышку ящика, исчез из поля моего зрения — видимо, рассматривал, что же такое там внутри.

Спустя несколько секунд клиент вновь возник. Я прочитал на его лице изумление, граничащее с отчаянием.

Он стал щупать медленно шевелящуюся змею, гладить ее и, наконец, взял в руки и прижал к груди.