Наль Подольский - Книга Легиона

— А что, если это — намеренная выходка, и вовсе не случайное совпадение? Неужели ОНО над нами еще и издевается, на своем языке?

— Может, и издевается, — философски отозвался Платон, не спеша выпустив струю дыма.

— И ты считаешь, что к этому можно отнестись безразлично?

— Я считаю, что мы не можем себе позволить такую роскошь, как эмоции.

Его ответ Марго не понравился; она поджала губы и замолчала.

— Ты знаешь, почему мангуста выигрывает дуэль у кобры? — спросил Платон, докурив сигарету.

— Мне бы твои заботы, — проворчала она, но уже добродушным тоном. — Наверное, не боится яда?

— Ничего подобного. Укус королевской кобры убивает любое животное размерами меньше буйвола.

— Значит, быстрее прыгает?

— Тоже неверно. Скорость у них одинаковая. Бросок кобры длится две сотых секунды, и прыжок мангусты — примерно столько же.

— Тогда как же? — Марго против воли заинтересовалась этой дурацкой проблемой.

— За счет более высокой организации. Мангуста приготовилась прыгнуть на шею кобры, единственное слабое место змеи, и спасение той только в том, чтобы наклониться и выставить навстречу готовую к броску морду. Мангуста прыгает в сторону и прицеливается в шею кобры сбоку — та вынуждена молниеносно наклониться в ту же сторону и опять подставить приоткрытую пасть. Мангуста прыгает на прежнее место, и все повторяется. Возникает согласованное ритмическое движение, нечто вроде танца: мангуста прыгает вправо-влево, а кобра в такт раскачивается, как маятник. Движение устоялось, и тогда мангуста меняет темп, начинает прыгать чуть скорее, опережая кобру. А та, обладая такой же скоростью единичного броска, как и мангуста, оказывается более медлительной, когда речь идет об изменении ритма. Их движения смещаются по фазе, и наступает момент, когда мангуста оказывается сбоку и уверенно совершает бросок на незащищенную шею… Но главное вот что: во время поединка мангуста совершенно спокойна, будто охотится на бабочек, это все отмечают. Ей нельзя раздражаться, иначе она погибнет.

— Экий ты баснописец… Что же, я готова не раздражаться, если ты мне покажешь кобру. Оттого и злюсь, что не вижу.

— Рано или поздно увидишь. — Взгляд Платона на секунду застыл, и он очень тихо добавил. — А ритм движения мы уже знаем. Она убивает раз в неделю.

Марго никогда не думала, что в одну короткую фразу, сказанную ровным негромким голосом, можно вложить столько ненависти. Похоже, она его недооценивает.

А он встал из-за стола, подошел к висящему на стене плану города и принялся спокойно рассматривать красное пятно, образованное шляпками кнопок, словно ожидая от него подсказки.

И, как ни странно, он ее получил — так, по крайней мере, показалось Марго. Прямо колдун какой-то, поразилась она.

Платон вернулся к столу, сел, лениво закурил сигарету, как бы с сомнением поглядел на Марго и со скучающим видом спросил:

— Итак, дела всех самоубийц со всего города попадают непременно к тебе?

Она уже хорошо знала этот его рассеянный тон — он означал, что у него на уме новая идея.

— Да, ко мне, — неуверенно подтвердила Марго, недоумевая, почему он задает вопрос о том, что ему и так отлично известно.

— А если человек не погиб? Если ему помешали, как мне, например, — он чуть заметно усмехнулся, — дело все равно попадет к тебе?

— Нет… Вообще никакого дела не будет, — ответила она с удивлением и ошарашенно замолчала. — Господи, как же я не смекнула! Ну и голова у тебя, обалдеть… — Марго подумала, что последняя фраза прозвучала слишком льстиво, но сейчас ей было на это наплевать.

— Как же можно найти таких людей? — продолжал он рассуждать с полной невозмутимостью. — Кому-то вызовут «скорую», кто-то попадет в «травму», кто-то — в реанимацию, а если повезет, можно угодить и в психушку.

— Все верно и гениально, — согласилась Марго, но энтузиазма в ее голосе поубавилось. — Только как мы управимся? Это значит, больше чем за год просмотреть журналы всех станций «скорой», всех травматологических пунктов, хирургических отделений и реанимаций, — подытожила она уныло. — Тут работа для целой бригады…

— Ничего, разберемся. К тому же, ты отстаешь от жизни. Даже у нас в больнице всю информацию вводят в компьютер… правда, с моей подачи. Но уж здесь-то — «травма» и «скорая» наверняка.

Он оказался прав — значительная часта нужной им информации нашлась в компьютерах. Препятствий им никто не чинил — следователь в таких местах фигура столь же привычная, как и медперсонал.

Повозиться пришлось все же изрядно, в основном потому, что многие записи выводили на ложный след. Врачи, особенно «скорой помощи», писали на ходу, наспех, и далеко не всегда уточняли, каким именно образом пострадавший вскрыл себе вены. Иногда цепочка записей приводила к безуспешной попытке реанимации, и фамилия пациента закономерно обнаруживалась в заголовках папок в кабинете Марго. Окончательный «урожай» составил девять человек, которым в силу стечения обстоятельств удалось вырваться из когтей неведомой инстанции, жаждавшей их крови. Все они были живы и, как выяснилось позднее, суицидных попыток повторять не пытались — то есть эта смерть, промахнувшись однажды, не посягала на свою жертву вторично. Двое из них пребывали в психиатрических лечебницах, четверо жили в семьях, один, студент, — в общежитии, и двое — пенсионер и продавец магазина строительных товаров — существовали в одиночестве. Помимо этих предварительных сведений, Марго, по журналам «скорой» и «неотложки», удалось выяснить, что всех их теперь объединяла общая болезнь — эпилепсия.

Несмотря на интенсивные штудии в лечебных учреждениях, взятые на себя в основном Платоном, ибо Марго имела еще нагрузку и на работе, они дважды посещали роковой пятачок на Охте, который между собой называли «логовом» или «зоной». Для чего они туда ездили, объяснить ни тот, ни другая не могли — их туда просто тянуло, и все.

Платон первым сформулировал напрашивающийся вывод:

— Похоже, нам нужна там явочная квартира.

За этим дело не стало, и через два дня они арендовали двухкомнатную квартиру в самом центре «логова», на девятом этаже «точечного» дома. Они проводили там часть времени, даже иногда ночевали, чувствуя себя разведчиками в тылу врага, и время не притупляло ощущения опасности. Впрочем, эти достаточно острые эмоции не мешали их общей работе, а, скорее, стимулировали активность.

Сейчас им предстояло получить хоть какую-то информацию от неудачливых самоубийц, которых они на своем рабочем жаргоне именовали для краткости «эпилептиками». Не сговариваясь, оба почему-то сочли естественным начать с обитателей психлечебниц. Один из них содержался на Пряжке, а второй — в «Скворечнике», то есть больнице имени Скворцова-Степанова.