Мартин Смит - Залив Гавана

— Просто стекляшки, — сказала она. — Музыка вас не раздражает?

Из галереи под балконом доносилась песня. В Гаване явно существовала проблема уединения, настолько ее улицы были заполнены людьми. Порой любовники выбирали местом любовных встреч порталы Малекона за неимением другой возможности найти укромный уголок. Слова песни летели над берегом: «Eros, blind man. Let me show you the way. I crave your strong hands, your body hot as flames, spreading me like the petals of a rose». [32] «Эрос, слепец. Позволь, я укажу тебе путь. Я так тоскую по твоим сильным рукам, твоему телу, жаркому, как языки пламени, приди ко мне, и я расцвету, как пышная роза…» (англ.).

— Нет, — отозвался Аркадий.

— Вы совсем не понимаете испанский?

«Honey and absinthe pour from your veins, into my burning furrow and making me insane», [33] «Сладкий мед и горький абсент текут по твоим венам в мою кровь, сводя меня с ума». (англ.). — продолжал голос. Вместе со словами песни снизу доносились приглушенные звуки шепота и громкие вздохи. Парочки, сидящие на дамбе, придвинулись ближе друг к другу.

— Ни слова…

— А вы знаете о том, что есть разница между румбой, мамбой, сонго и сальсой.

— Не сомневаюсь в этом.

— В танце ритм задают барабаны.

— Увы, я довольно скверный танцор.

«Не всем обязательно хорошо танцевать», — подумала Офелия. Не то, чтобы она находила его привлекательным. Как сказала бы ее мать, он этот день-то протянет? Первый муж Офелии Умберто был черным, как смола, играл в бейсбол, потрясающе танцевал. Второй, музыкант, относился к тому типу, про которого говорят метис, и не только потому, что он был красавцем смешанной крови, а потому, что он всем подходил, что ли. Играл на бонго, [34] Бонго — латиноамериканский музыкальный инструмент: сдвоенный барабан африканского происхождения. был общительным и дружелюбным. Он был еще и лучшим танцором, если сравнивать с Умберто… И вот однажды так и исчез — в вихре танца. Мать презирала обоих ее мужей, называя просто по порядку — «Primero» и «Segundo», — оставляя за собой право добавлять к этому всякого рода нелицеприятные эпитеты. Но по сравнению с ними Ренко, закутанный, несмотря на жару, в свое черное пальто, был настоящей развалиной.

— Так общаются духи, — пояснила она. — Они в звуках барабана. Если ты не умеешь танцевать, духи никогда не вырвутся наружу. Это и хорошо, и плохо.

— Плохо? Это так, как они вырвались наружу для Хеди?

— Да.

— В таком случае, безопаснее не танцевать.

— В таком случае, ты — мертв.

— В этом есть своя логика… Абакуа — это полный аналог Сантерии?

— В них нет ничего общего. Сантерия — из Нигерии, Абакуа — из Конго. Все равно что перепутать Германию и Сицилию.

— Блас говорил о том, что люди из Абакуа замешаны в контрабанде.

Офелия начала привыкать к тому, что за невинной беседой Ренко всегда скрывал свою постоянную готовность повернуть разговор в интересующее его русло. Она не собиралась посвящать его в то, что есть разные Абакуа — официально признанный со своими верными последователями, среди которых могли быть профессоры университета или даже члены кубинской партии, и второй — тайный, преступный Абакуа, восставший из гроба. Этот второй был идолом мужчин и проповедовал воровскую мораль. Он разрешал убийство чужака, но смертным грехом почитал доносить на другого Абакуа. Кубинцы верили, что Абакуа вездесущ. Офелия знала информатора, который получил работу в Финляндии, чтобы сбежать из Гаваны. Он погиб, провалившись под лед, и молва тут же подхватила: — Абакуа. Полиция не вмешивалась в дела Абакуа. На самом деле, полицейские, как чернокожие, так и белые, почти все были членами этого сообщества. Поэтому меньше всего Офелии хотелось обсуждать эту тему с русским.

— Если вы не хотите говорить об этом, я не настаиваю.

— Просто вы так спросили об этом.

— Как? Как безграмотный идиот? Извините мою невежественность.

— Не стоит говорить о религиях.

— Кто знает.

Из радио в портале донеслись глубокие и ритмичные звуки барабана, который Офелия узнала, как высокий ийа с темно-красным кругом в центре, его сопровождал шелестящий ритм пузатой бутыли из тыквы. Рожок издал призывный звук, словно приглашая женщину на танец.

— В любом случае это неплохо, когда ты во что-то веришь, — сказала Офелия.

— Наверное, у меня не слишком богатая русская фантазия, не думаю, что это может произойти со мной. На что это похоже?

— Теоретически? — она внимательно посмотрела на него, пытаясь разглядеть намек на снисходительность.

— Теоретически.

— Будучи ребенком, вы, возможно, раскидывали руки, запрокидывали назад голову и танцевали под дождем. Представьте, вы промокли насквозь, вы чисты и слегка кружится голова…

— А потом?

— Потом вы хотите испытать это еще раз и еще раз.

Трое бедняков, бьющих металлическими палочками по лезвию мотыги, присоединились к ритму. Несмотря на бесхитростность этих так называемых музыкальных инструментов, их звуки были страстными и вместе с тем нежными. В мелодию изящно вплелся звук саксофона, барабаны затихли и снова вступили, но на этот раз тихим фоном, словно бьющееся сердце. Настоящая западня — для глупых девчонок в темноте ночи. Не для Офелии. Она была слишком умна, чтобы поддаваться соблазнам.

Офелия посмотрела на руку Ренко, ту, на которой обнаружила синяки.

— Вы гораздо лучше выглядите. Когда вы появились здесь, у вас был больной вид.

— Да, я лучше себя чувствую. Меня заинтересовала история с Приблудой, Руфо и Луной. Иначе говоря, у меня появилась новая цель в жизни.

— Но почему вы хотели сделать что-то ужасное с собой?

Офелия была готова услышать презрительное: «Не ваше дело», но Ренко ответил:

— Это все в прошлом…

Она почувствовала такую острую необходимость задать следующий вопрос, что не смогла остановить себя:

— Вы кого-то потеряли? Не здесь, в Москве?

— Мы всегда кого-то теряем, — он прикурил одну сигарету от другой. — Конечно, все корабли, разбитые о скалы, хотели бы вечно бороздить океаны. Но есть потери, которые навсегда остаются в сердце, ты живешь с ними, и это не вопрос настроения. — Чуть помолчав, он добавил: — Когда ты с кем-то, то по какой-то причине чувствуешь себя как будто более живым. У вкуса есть вкус, у цвета есть цвет. Вы думаете об одном и том же в одно и то же время с кем-то, и тогда вы живете вдвойне. А когда ты безвозвратно теряешь человека, который стал частью тебя, начинают происходить странные вещи. Ты бродишь по улицам в надежде, что тебя собьет машина и тебе не надо будет возвращаться вечером в пустой дом. Поэтому я и не равнодушен к истории с нападением Руфо, потому что я не против, чтобы меня сбила машина, но я против того, чтобы водитель хотел сбить именно меня.