Мартин Смит - Залив Гавана

— Это все?

— Да.

Она встала, пошла в спальню и вернулась через минуту с цветной фотографией загорелого и счастливого полковника Сергея Приблуды в плавках. Теплое Карибское море за спиной, песок на плечах и широкая улыбка. Он как будто сбросил лет десять. Доктора Бласа эта фотография должна вполне устроить для идентификации.

— Простите, я должна была отдать ее вам раньше, но я была уверена, что вы сможете найти другую. Это единственная хорошая фотография, которая у меня есть. Мне ее вернут?

— Я попрошу. — Он аккуратно положил фотографию в карман. — Вы когда-нибудь спрашивали Сергея, что он делает в Гаване? Упоминал ли он о ком-нибудь или о чем-нибудь при вас?

— Такие люди, как Сергей, выполняют специальные задания. Он бы никогда не сказал, а я не должна была ничего выпытывать.

«Сказала так, будто сама в это верит», — подумал Аркадий. Было ясно, что Приблуда и Ольга Петровна очень подходили друг другу.

— Это ведь вы послали сообщение из посольства мне в Москву, правда? «Сергей Сергеевич Приблуда в беде. Приезжайте немедленно». Оно было без подписи.

— Я была обеспокоена, а Сергей всегда отзывался о вас с уважением.

— Как вам удалось отправить сообщение? Вам ведь необходимо разрешение, чтобы отправить факс в Москву.

— Официально, да. Но сотрудников не хватает. Мне поручают все больше и больше работы, но иногда это может пригодиться. И я была права, не так ли? Он попал в беду.

— Вы говорили кому-либо еще?

— К кому я могла бы обратиться? Единственным настоящим русским в посольстве был Сергей, — ее глаза наполнились слезами. Она глубоко вздохнула и посмотрела в сторону двери. — Кубинцы не понимают, что хоть мы и не можем так петь и плясать как они, мы любим так же страстно, правда?

— Да.

«Конечно, Осорио никогда не поймет», — подумал Аркадий. Как хорошо быть вдали от этой гремучей смеси революционного рвения детектива и поклонения духам Сантерии, быть в обычном мире, где постсоветский роман расцвел на фоне соленых огурцов и водки, где состав преступления может быть измерен в долларах, где кости остаются в земле, а убийства имеют логические мотивы.

Вид кур, тающих в полиэтиленовых пакетах, вернул Ольгу Петровну на землю. Она тяжело вздохнула всей грудью, смяла сигарету в пепельнице и через минуту снова стала предпринимательницей. Зеркало отразило правильный образ милой седой женщины.

Выходя, Аркадий прошел мимо группки людей на ступенях. Сверху он услышал голос Ольги Петровны.

— Может быть, я живу здесь слишком долго, — сказала она, — поэтому, наверное, я становлюсь кубинкой.

Офелия припарковала свое авто, не доезжая до пристани, опасаясь проколоть шины. С давних пор Гавана была портом, куда стекались сокровища испанской империи. С течением времени серебро и золото сменили американские автомобили, потом русская нефть. Все это хранилось на складах в пригороде, который назывался Атарес. Когда Советский Союз развалился, большая часть Атареса, как обескровленная вена, тоже развалилась. Один ветхий склад обрушился на соседний, тот повалил следующий, сталь и дерево смешались всюду. Выбоины на мостовой, кучи камней, гирлянды скрученных труб, не говоря уже об удушающей вони дерьма и мочи. Все это напоминало город, перенесший длительную осаду. Офелии приходилось принимать участие в тренировках по захвату, проводившихся в Атаресе, и она помнила, как убедительно выглядело спасение «раненых» среди развалин. В такое место ехать совсем не хотелось.

Единственным зданием на углу был Русско-кубинский центр. Раньше он служил отелем и клубом для советских морских офицеров. Здание было построено в виде трехэтажной корабельной рубки с окнами-иллюминаторами и стеклянным красным советским флагом на высоте мостика. Сейчас казалось — этот корабль, потрепанный штормами, сел на мель. Кучи щебня свалены у лестниц, перила оторваны. Офелия удивилась, что двери до сих пор открывались легко.

Внутри слабые лучи света едва освещали лобби. С одной стороны полукруглой стойки администратора из кубинского красного дерева стояла черная мраморная девушка, срезающая медный сахарный тростник, с другой — бронзовый моряк тянул рыболовную сеть. Девушка — босая, в рабочей одежде, обтягивающей тело. Моряк с героическим славянским лицом, его сеть наполнена рыбой. Действительно, русско-кубинский! Правда, кубинцев сюда не пускали, центр был исключительно для русских. Все таблички: администратор, буфет, директор — были на русском. Сквозь слой пыли Офелия могла разглядеть на полу мозаичное изображение серпа и молота на фоне едва различимых волн. Единственным признаком того, что здесь недавно кто-то побывал, была стоящая в центре лобби «лада» с русскими дипломатическими номерами, освещенная красным лучом света, падающего сквозь стеклянный флаг.

Цокающий звук привлек ее внимание. Она посмотрела вверх и увидела висящую на шнуре лампу, бюсты Марти, Маркса и Ленина, украшающие балюстраду, и козу, бредущую по балкону. Коза с неодобрением посмотрела вниз. Никто, кроме козы, не смог бы забраться по лестнице, тем более что она была заблокирована выдранной кабиной лифта. «Небольшая потеря», — подумала Офелия. С тех пор, как начались перебои с электричеством, люди все равно не доверяли лифтам. К балкону была приставлена выдвижная лестница. Появились еще козы.

За рулем «лады» сидел черный человек. Его голова повернута в сторону Офелии. Поскольку он не отвечал ей и не двигался, Офелия достала оружие и открыла дверцу. Из машины вывалился тряпичный Чанго с грубо намалеванным лицом и стеклянными глазами, одетый в брюки и рубашку, с красной банданой на голове. На щитке — остатки почти полностью сгоревших красных свечей. На зеркале заднего вида — ожерелье из ракушек и четки. Звук колокольчика снова привлек ее внимание к балкону, где козел расталкивал стоявших впереди коз, чтобы посмотреть, что делается внизу. Группа, стуча копытами, побежала, но не от нее, а, как поняла Офелия, от кого-то, кто стоял позади нее.

Удара Офелия не почувствовала, она только ощутила, как ее волокут по полу. Потом она очнулась в грубом джутовом мешке, слепая, словно кролик, подготовленный к продаже. Оружие она выронила, чья-то громадная рука сжимала ей горло. Когда пальцы немного ослабли, она вдохнула молочно-сладкий запах кокоса.

Иногда лучше не знать, чем знать. На мониторе Приблуды появилось так давно ожидаемое Исабель электронное послание из Москвы.

«Дорогой Сергей Сергеевич, был очень рад неожиданно получить от вас известие. Я давно собирался написать вам, чтобы выразить соболезнование по случаю кончины Марии Ивановны. Она всегда была так добра ко всем. Вам посчастливилось иметь такую замечательную жену. Я помню, как однажды мы вернулись с задания. Мы так замерзли, что не могли говорить. Она устроила в ванной настоящую баню с травами и березовым веником, с горячей водой и бутылкой холодной водки. Она практически спасла нам жизни в тот день. Хорошие люди рано уходят. Теперь вы в тропиках, а я по-прежнему здесь, но сейчас я всего лишь библиотекарь. Правда, работы много. Каждый день кто-нибудь приходит с требованием рассекретить то одно, то другое. На прошлой неделе приходил юрист из западной новостной организации, требуя рассекретить весьма деликатные материалы из архивов КГБ, как будто это был всего лишь семейный альбом. Ничего святого не осталось. Конечно, я говорю это не в буквальном смысле. Теперь мы не можем просто ответить «кому положено, те знают». Те времена канули в лету. Однако дал слово — держи. Это мой личный лозунг. Если раскрытие документов послужит истории и обществу, если это выведет на чистую воду предателей или восстановит репутацию достойных людей, невинных людей, выполнявших то, что они считали своим долгом в сложных и опасных обстоятельствах, то — да! Я буду первым, кто вытащит факты на свет.