Чеви Стивенс - Беги, если сможешь

— У них теперь новая семья, — сказал Аарон.

— Дети, собирайтесь, — распорядился отец.

Я увидела, что мать поднимается, но медленно, и вид у нее при этом очень испуганный. Она переводила взгляд с отца на Аарона. Мне было безумно страшно: я хотела уехать отсюда, но боялась, что отец накажет нас за побег из дома. Я не понимала, боится мать отца или ей просто не хочется уезжать. Робби направился к своей палатке, но постоянно оглядывался на мать. Она наконец тоже вышла из-за стола, но Аарон схватил ее за руку.

— Кейт, что ты делаешь? Твои дети здесь в безопасности.

— Я бы на твоем месте убрал руки, — сказал отец.

Аарон взглянул на него и торопливо убрал руку. Я увидела, что отец держит в руках ружье, направив ствол в землю. Видимо, оно лежало в кабине.

— Моя семья соберет вещи, возьмет наших животных, и мы уедем. Тебе что-то не нравится?

— Да ладно, нам не нужны неприятности, — спокойно ответил Аарон. — Если они хотят уехать, уезжайте.

Наш трейлер по-прежнему стоял у амбара, мать и Робби быстро завели в него лошадей. Я все еще боялась возвращения домой, гадала, почему вдруг отец решил за нами приехать, и стояла как прикованная к месту. Робби позвал меня. Я схватила Джейка, кошек, сунула их в кабину и кинула туда же свою сумку. Я все время поглядывала на стол, за которым сидели все остальные, — кто-то был смущен, кто-то расстроен. Мне хотелось попрощаться, но, когда я шагнула к ним, Робби взял меня за руку.

— Нам пора.

Больше я никого из них не видела.

Тем же вечером я пошла в сарай, чтобы взять свой велосипед, — после переезда я то и дело заходила в этот сарай, но сегодня, оказавшись в замкнутом пространстве, вдруг вспотела и почувствовала, как бешено колотится сердце. Я схватилась за руль велосипеда, чтобы поскорее вывести его на улицу, но в этот момент на пол упала лопата, и ее древко попало в спицы колеса. Я в панике принялась дергать лопату, но мокрые от пота руки соскользнули, я ударилась о стену и ободрала костяшки.

Вытащив наконец велосипед из сарая, я покатила его к калитке, зализывая ссадины и злясь на себя. Сегодня у меня уже был один панический приступ. Я ждала лифт на парковке, но, когда он приехал, мне не удалось заставить себя войти туда, несмотря на то что там уже были люди. Пришлось подниматься по узкой лестнице, борясь с тошнотой. Выбравшись на улицу и увидев солнце, я долго стояла и ловила ртом свежий воздух.

Совершенно очевидно, что разговоры с Хизер о коммуне пробудили мою клаустрофобию. Однако, не зная, как это связано, я не могла противостоять своему страху. Поэтому я решила прокатиться до побережья и проветриться. Зажегся красный свет, я остановилась, и рядом со мной притормозил пикап. Подняв на него взгляд, я увидела, что за рулем сидит пожилой человек в бейсболке, с длинным носом и кустистыми бровями, чем-то похожий на моего отца. Из заднего окна торчала стойка для ружей. Зажегся зеленый, и он с ревом тронулся с места, но я осталась на месте, придавленная к месту грузом внезапно нахлынувших воспоминаний.

Мы уезжаем из коммуны, я оборачиваюсь и вижу Аарона — он смотрит нам вслед с такой ненавистью, что я невольно ахаю: мне никогда раньше не приходилось видеть ничего подобного. Робби оборачивается, но Аарон уже выглядит совершенно спокойным. Он смотрит нам вслед, пока мы не теряемся из виду.

За мной притормозил автомобиль, у кого-то взревело радио, и я пришла в себя. По пути к побережью я думала только об одном: я совершенно забыла тот взгляд Аарона и свой испуг. Теперь я вспомнила, как боялась, что он заставит нас вернуться и накажет. И вместе с тем меня переполняла радость: отец снова с нами, мать сидит рядом с ним, и все мы теснимся на переднем сиденье грузовичка. Мы ехали домой.

Мы попытались вернуться к прежней жизни. Я снова пошла в школу — несмотря на то, что в коммуне был бывший учитель, который занимался с нами, мне пришлось очень много нагонять, чтобы не остаться на второй год. Со старыми друзьями восстановить отношения так и не удалось. Я изменилась. Все мы изменились. Робби отдалился от нас, стал ввязываться в драки и выпивать. Хуже всего было то, что теперь он практически не обращал на меня внимания. Даже животные изменились: кошки одичали, переселились во двор и никого к себе не подпускали, а Джейк целыми днями где-то пропадал. Когда он возвращался, всклокоченный и одичавший, от него несло падалью.

Все изменилось.

Во время наших последующих встреч Хизер держалась более свободно, а Мишель рассказала, что она стала выходить из палаты, разговаривать с другими пациентами и даже ходила на групповые занятия по расслаблению, которые вел Кевин. Даниэль навещал ее каждый вечер после работы. Поскольку Хизер стало легче и мы уже не опасались, что она сбежит, ей разрешили надевать уличную одежду. Обычно она носила джинсы и свитера, но неизменно дорогих марок. Порой я задумывалась, как же она будет жить, если родители перестанут ее поддерживать.

Хизер стала следить за собой, причесываться и теперь напоминала свежую юную студентку. Хотя настроение у нее постоянно менялось и она без конца за все извинялась, я начала понимать, почему Даниэль в нее влюбился — она была нежной и милой, всегда интересовалась, как у меня дела, и заботилась об остальных пациентах. Я привязалась к этой чувствительной, эмоциональной молодой женщине.

Как-то раз я встретила Кевина в больничном холле.

— Как дела у Хизер? — спросил он.

— Ей лучше. Я рада, что осталась с ней.

Я была счастлива, что Хизер поправляется. Нам очень часто приходится видеть хронических самоубийц, стремящихся во что бы то ни стало навредить себе. Было приятно работать с человеком, готовым к сотрудничеству и лечению.

— Хорошо. Рад, что все так сложилось.

Я не стала говорить ему, что для меня все сложилось не так радужно. Чем лучше становилось моей пациентке, тем хуже было мне. Хизер открыла ворота моей памяти, и я снова стала спать со светом — иначе мне приходилось ворочаться часами, прислушиваясь ко всем шорохам. Лифты снова стали для меня недоступны. Даже туннели на автостраде вызывали у меня тошноту и дрожь. Мысль о том, чтобы ехать после работы домой и сидеть в замкнутом пространстве, была невыносима, поэтому я каталась по городу и искала Лизу.

После переезда я сразу же отправилась в многоквартирный дом, где, по слухам, она тогда жила, но оказалось, что хамоватый домовладелец уже выгнал ее. Мне сказали, что она живет у знакомых в центре, но и это завело меня в тупик. Она пожила у них, после чего куда-то ушла. Когда я спросила, принимает ли она еще наркотики (раньше она предпочитала метафметамин), меня уверили, что она уже почти бросила. Но я понимала, что без последовательной программы у нее мало шансов вернуться к нормальной жизни, — мы уже не раз спорили об этом.