Чеви Стивенс - Беги, если сможешь

— Есть еще одна женщина, с которой вам стоит поговорить, — добавил Стив, — но она может оказаться крепким орешком.

— Кто?

— Мэри. Она тоже жила в коммуне, но осталась в городе, когда они переехали в Викторию. У нее ферма на левом берегу реки недалеко от перекрестка. Сейчас нарисую план.

Он взял лист бумаги и набросал схему. Тем временем я пыталась вспомнить в коммуне кого-нибудь по имени Мэри, но потерпела неудачу. Странно, что мы не сталкивались и что ни мать, ни Робби не говорили о ней.

Стив передал мне карту.

— Спасибо. Поеду туда прямо сейчас.

Почему-то я не хотела ехать к Левию — что-то во мне восставало против такого варианта. Вместо этого я уцепилась за мысль, что есть еще одна женщина, ушедшая из коммуны. До этого на такое решились только моя семья, Ива, Хизер и Даниэль.

— Удачи. Мэри довольно замкнутая. Несколько лет назад мне пришлось говорить с ней по поводу грабежей по соседству, так она все время косилась на дверь. Она наверняка что-то знает, но не факт, что захочет поделиться.

Это меня не удивило. У нее наверняка были причины покинуть коммуну. С этой женщиной точно надо было поговорить.

Мы со Стивом обменялись номерами, и он проводил меня к машине. Я завела двигатель, и он постучал по крыше, напоминая, чтобы я пристегнула ремень. Когда я опустила стекло, чтобы снова его поблагодарить, он наклонился ко мне:

— Поезжайте осторожно. И не сдавайтесь, а я попробую еще что-нибудь выяснить.

— Спасибо. Вы мне очень поможете, если отыщете тех сестер.

— Я сделаю все, что смогу.

Я была рада, что Стив подтвердил мои догадки, но меня расстроило сообщение о том, что пострадали и другие девочки. Сколько же нас было? Я вспомнила нашумевший случай насилия — фигурант был крупной фигурой в университете. Как только одна из жертв заявила о случившемся, тут же обнаружился еще десяток. Я вспоминала девочек, которые жили в то время в коммуне, но их имена уже стерлись из моей памяти. Кому-то было лет шестнадцать-семнадцать, большинство из них сбежали из дома. Те, кто помладше, приехали в коммуну с семьями — им было одиннадцать-двенадцать лет, некоторым меньше.

Мне вспомнилась одна из девочек — худенькая и долговязая. Родители звали ее Ромашкой из-за белокурых волос и тонкой фигурки. Ей было всего одиннадцать, но она была смелой и разговорчивой. Как-то раз мы поссорились — и теперь я попыталась вспомнить, из-за чего именно. Кажется, это было в конце лета, и я уже была из-за чего-то расстроена — возможно, это произошло после исчезновения Ивы. Я сосредоточилась на своем воспоминании. Оно было как-то связано с Аароном: он попросил Ромашку помочь ему собрать ягоды, а я не хотела ее отпускать. Я боялась за нее? Мне вдруг вспомнилось, как она обзывала меня дурочкой и завистницей, а потом убежала к нему, как потом гордо сидела рядом с ним за столом. Помню, что я была расстроена происходящим, но одновременно с этим испытывала облегчение.

Теперь меня затошнило при одной мысли о том, чем она заслужила подобные привилегии. Может, поэтому мои воспоминания о насилии прерываются? Аарон нашел новую жертву и оставил меня в покое. Это было возможно, но мне казалось, что я что-то упускаю — что-то, связанное с моей клаустрофобией. Тем летом со мной произошло что-то еще.

Пять минут спустя я была на месте. Ферма Мэри была окружена старым облупившимся забором, выцветшим на солнце. К верху ворот было прикреплено ржавое лезвие пилы, порог укреплен ободами. Ворота были открыты, и, пока я медленно ехала к дому, мне навстречу с громким лаем выбежали черный лабрадор и мокрая грязная овчарка. За домом начинался лес, издалека доносился знакомый шум реки. Я представила себе, как собаки идут по следу оленя или выдры и лают на раков. В воздухе пахло дымом из печной трубы.

Пока я выбиралась из машины, на крыльцо вышла женщина с длинной седой косой, в большой мужской джинсовой куртке с меховым воротником. Кожа у нее была бледная и морщинистая, огрубевшая от ветра и солнца. Сунув руки в карманы, она наблюдала за мной. Собаки кружили вокруг и лаяли — по пути к крыльцу я несколько раз нерешительно замирала, но она не отозвала их. Я задела овчарку, и на брюках у меня остались шерсть и песок. Рассмотрев лицо Мэри, я пришла к выводу, что ей немного за шестьдесят — вспомнить ее в коммуне мне не удалось, но она определенно была — да и осталась — очень привлекательной: сильные черты лица, высокие скулы, ярко-зеленые глаза.

Наконец она заговорила:

— Я вас знаю?

Это был не вопрос вежливости, а настоящее требование. Узнала ли она меня?

— Возможно. Это я и хочу выяснить. — Я дружелюбно улыбнулась, но ответа не получила. — Я некоторое время прожила в коммуне…

Она напряглась и снова сунула руку в карман, хотя до этого потянулась к собаке. Поймав мой взгляд, она отвернулась, бросила: «Мне надо собрать яйца», — и зашагала к курятнику.

Поскольку меня не прогнали, я пошла следом. На глаза мне попалась конюшня с загоном, где две лошади жевали траву, переминаясь с ноги на ногу и выдыхая в холодный воздух облачка пара. До меня донесся их запах, и мне тут же захотелось подойти к ним, взъерошить густые гривы, вдохнуть теплый мускусный дух. Но в этот момент я почувствовала другой запах — старого навоза, заплесневелого сена, сырой земли… И мне вдруг стало дурно. Гадая, из-за чего возникла эта реакция, я поспешила за Мэри.

— Вы тоже жили в коммуне?

Не замедляя шага, она оглянулась на меня, потом посмотрела на небо и сказала:

— Он наблюдает за нами.

Меня потрясли эти слова, странный тон, которым они были произнесены, и то, как она запрокинула голову. Одновременно с этим я словно узнала эту сцену. Я застыла как вкопанная. И тут мне удалось сопоставить воспоминания с ее лицом — и я узнала ее.

— Сосна! Тебя звали Сосна.

Она была страстной последовательницей Аарона и всегда участвовала во всех песнопениях и медитациях. У меня в голове крутилось что-то еще, и от попыток вспомнить желудок нервно сжался, а сердце заколотилось сильнее.

Что-то ужасное .

Она остановилась, резко развернулась и шагнула ко мне. Я отшатнулась и споткнулась о камень.

В глазах ее полыхал гнев.

— Меня раньше звали Сосной. Теперь меня зовут Мэри.

Она отвернулась, взяла ведро и принялась собирать яйца из-под кудахчущих куриц. Поколебавшись, я подошла к ней, и меня чуть не стошнило от вони куриного помета и перьев.

— Я была молодой и глупой! — крикнула она, заглушая кудахтанье куриц. — Мы думали, что меняем мир. — Она рассмеялась. — Ничего мы не меняли. Накуривались и валяли дурака.

Она снова рассмеялась, хрипло и весело, и я немного расслабилась. Мне понравилась ее грубость — было в ней что-то живое и настоящее. Ее слова могли задеть, но лгать она бы не стала. Мгновение спустя мои мысли подтвердились.