Чеви Стивенс - Беги, если сможешь

— Надин! Наконец-то ты до меня добралась. Как раз вовремя. Я собирался…

— Я все знаю, Гаррет. Я знаю, что ты сделал.

Меня пригнала сюда ярость, но теперь мне хотелось только плакать. Передо мной стоял мальчик, который вырос у меня на глазах, которого я утешала на похоронах его отца. Как это могло произойти?

Он непонимающе смотрел на меня.

— Что случилось?

— Как ты мог? — В моем голосе звучала мольба, словно я просила его оправдаться, пусть это и было невозможно. — Как ты мог так поступить с Лизой?

Он шагнул назад и поднял руки, словно защищаясь.

— Не знаю, что она тебе наговорила…

— Я знаю, что ты насиловал ее.

Я искала в его взгляде хотя бы тень раскаяния, но там был только гнев.

— Лиза наркоманка и воровка. Она постоянно лжет.

— О таком она не стала бы врать. Я знаю, что ты сделал, и знаю, что ты подсыпал ей что-то в кофе на прошлой неделе. Твой отец был бы в ужасе.

Для Пола было бы настоящим кошмаром узнать, что его сын стал детским насильником и совратил собственную сестру.

— Мой отец поверил бы, что я ничего не делал! — выкрикнул Гаррет. — Мой отец меня любил!

— И я тебя любила, и Лиза. Ты этим воспользовался.

Пытаясь взять себя в руки, он несколько раз вдохнул и выдохнул и взъерошил волосы.

— Надин, ты же меня хорошо знаешь…

— Думала , что знаю.

— Я бы никогда ее не тронул, она же моя сестра! Но у нее зависимость, и под кайфом она начинает врать. Она наговорила эту чушь, чтобы задеть тебя.

На мгновение я заколебалась. Неужели это правда? Но тут же мне вспомнился ее взгляд. Лиза часто мне врала, но это был не тот случай.

Гаррет прислонился к столу и передвинул рамку, словно освобождая место для руки, но что-то в его жесте показалось мне неестественным. И тут мне бросилась в глаза одна из фотографий. Кто угодно увидел бы на ней спину неизвестной девушки, свернувшейся на матрасе, но я знала свою дочь — каждый ее позвонок, каждый изгиб. Это была Лиза. Я схватила фотографию и в ужасе принялась ее разглядывать. Судя по фону, она была сделана в Игле. Когда это произошло?

— Она подписала согласие, — торопливо сообщил Гаррет.

Меня одолевало множество мыслей одновременно. Он сфотографировал ее после того, как накачал наркотиками? Что еще он с ней сделал? Не это ли заставило ее пойти в коммуну? От одной мысли о том, во что превратилась наша семья, меня терзали ярость и бессильная злость. Я сунула фотографию ему под нос.

— Что это?

— Это часть моего нового проекта. Лизе нужны были деньги.

В голосе Гаррета звучал вызов, но было видно, что он нервничает, — он то и дело поглядывал на фотографию.

— Что еще ты с ней сделал? — спросила я холодно.

— Ничего. Я же сказал, ей нужны были деньги. Она не бросала наркотики, она тебе соврала. Она больная, Надин, у нее зависимость.

Он снова лгал, обвиняя во всем Лизу, и каждое его слово напоминало мне Аарона — как ловко тот оправдывал свои преступления. А Гаррет будет лгать и дальше — полиции, маленьким девочкам и их матерям.

Я повернулась и принялась срывать фотографии со стены — полетели осколки и обломки рамок. Гаррет выкрикнул: «Ты с ума сошла!» — обхватил меня сзади и попытался вытолкнуть из студии. Я царапалась, пиналась и разбила ему губу.

Он отпустил меня, ощупал лицо и с изумлением посмотрел на кровь, словно не веря, что я смогла ударить его.

— Слышишь, сука, я вызываю полицию!

Меня все еще била дрожь от выброса в кровь адреналина, а колени дрожали.

— Нет, не вызываешь, — сказала я твердо, смахивая с себя грязь и осколки.

Наши взгляды встретились, и он отвернулся первым.

Я оставила его на обломках студии и ушла с высоко поднятой головой, сжимая фотографию Лизы в руках.

Ночью я спала плохо и проснулась вялой и измученной. К счастью, у меня был выходной и мне не надо было ехать на работу. Я налила себе кофе и вышла в сад — мне нужен был свет и воздух. Солнце светило на ступени крыльца, поэтому я устроилась прямо там и подставила лицо теплым лучам. Раздался какой-то шум, и я резко повернулась, готовая обороняться, но это была всего лишь кошка — она спрыгнула с изгороди и теперь, сверкая глазами, наблюдала за мной.

Я пощелкала пальцами и позвала ее. Она прошла вдоль изгороди, остановившись разок, чтобы потереться о дерево, и улеглась на солнечное пятно в метре от меня. Я почмокала губами. Она потянулась ко мне и раскатисто замурлыкала. Меня охватила радость: как приятно, когда тебе отвечают! Теперь она была всего лишь в полуметре от меня, и мы вместе грелись на солнце. На черном мехе виднелась пыль — возможно, это была земля с моей клумбы. Я потянулась и погладила ее по нагретой спинке, она боднула меня головой. Я пришла в полный восторг и принялась чесать ее за ушком. Она потерлась щекой о мою руку, и я опустила ладонь ей на живот.

В ту же секунду кошка взвилась и вцепилась в мою руку зубами. Я стряхнула ее и случайно ударила по носу. Она взлетела на изгородь, спрыгнула к соседям и была такова. Я опустила голову на колени — в ушах у меня звучал голос брата: «Ты давила на нее» .

Всю жизнь я сражаюсь — за или против чего-то. Раньше в тяжелые периоды я успокаивала себя мыслью, что, по крайней мере, помогаю людям, а значит, не зря живу на земле, и все мои жертвы того стоят. Теперь же мне казалось, что я пожертвовала только своей дочерью.

В доме зазвонил телефон. На определителе высветился номер Кевина, и я не стала брать трубку. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Поддавшись унынию, я решила покататься в одиночестве. Я не выбирала направление, поэтому через некоторое время обнаружила, что выезжаю из города. Проезжая Голдстрим-парк, я вспомнила недавнюю катастрофу: пьяный водитель не справился с управлением грузовиком и перевернул цистерну с бензином. Уборочные службы много дней чистили загрязненную почву, но рыб спасти не успели: бензин мгновенно проник в жабры, и все рыбы погибли.

Последствия одной ужасной ошибки иногда приходится исправлять много лет.

Добравшись до вершины горы, я повернула в Шониган — мне захотелось повидать эстакаду и посмотреть, как идут восстановительные работы. У меня по-прежнему болели мышцы после скандала у Гаррета, но я надеялась, что небольшая прогулка от парковки поможет мне размяться, а заодно и развеяться. Мне необходимо было привести в порядок мысли. Припарковав машину, я надела перчатки и спортивные ботинки, которые всегда хранились в багажнике. В моем детстве по гравийной тропе, на которую я сейчас вышла, проходили железнодорожные пути, и в летнюю жару здесь пахло креозотом.

Добравшись до эстакады, я остановилась, чтобы насладиться величественным видом: сооружение из перекрещенных деревянных балок длиной почти двести метров изгибалось над рекой на фоне горных хребтов и деревьев. До реки было метров пятьдесят, но я слышала ее. На другом берегу стояли несколько больших машин, а оба входа на эстакаду были перекрыты металлическими конструкциями, но мне удалось пролезть под ними. Шагая по деревянному помосту, я вспоминала, как в детстве мы с братом стояли на рельсах в ожидании поезда и сбегали, услышав свисток. Последний поезд проехал здесь в 1979 году.