Александр Бородыня - Крепы

— А куда ее везти? — Я робко присела на краешек стула. Язык у меня так и чесался рассказать старику все в подробностях, но я сдержалась и только добавила: — У нее острый приступ амнезии.

— И что, совсем ничего не помнит?

— Абсолютно!

— Ну, это, конечно, повод… — Он прервал шлифовку и взглянул на меня сквозь толстые стекла очков. — Доктор, вы хоть паспорт у нее догадались посмотреть?

Я прошлась по всей квартире, открывая шторы. Было одиннадцать часов с минутами; в комнате, где спала девочка, царил полумрак — туда я только заглянула. И только после этого взяла в руки паспорт, впопыхах сунутый мне перепуганной стюардессой.

— По-моему, это не ее фотография, — заглядывая через мое плечо, сказал Егор. — Совсем другое лицо.

В паспорте значилось имя: Арина Шалвовна, и в лице, смотрящем с фотографии, действительно не было ни малейшего сходства с лицом привезенной мною девочки. Правда, я уже видела это лицо. Там, в полутьме салона, за секунду до того, как мальчишка закрыл его книгой.

Была половина двенадцатого, а девочка еще спала. Она проспала четырнадцать часов кряду, и мы решили ее разбудить. Я рассказала Егору все. Со всеми подробностями. Не усматривая в большинстве этих подробностей какой бы то ни было логики, я просто постаралась быть точной. Он ошкуривал очередной корешок — кажется, по замыслу это был олень, — тихонечко работало радио, а я рассказывала.

— Ну и что ты думаешь? — спросила я в завершение. — С ума сошла бабка?

Егор отложил шкурку, взял нож и, не глядя на меня, подытожил:

— Я думаю, у бабки на редкость хорошие нервы. Знаешь, на что это все похоже?

— На галлюцинацию! — вздохнула я.

— Все это было бы вполне нормально, имей тут место действие наркотика, — сказал он. — Но после наркотических видений, как правило, не остается материальных следов. Ни тебе чужих паспортов, ни милицейских «Жигулей» с мигалками… — Острым лезвием он подправлял воображаемый олений рог. — Они остаются только в памяти. Как цветные картинки… К тому же ты ведь ничего не принимала…

— Злишься? — спросила я.

— Нет. Знаешь, наоборот… Очень неплохо, что ты во все это безобразие влезла. — Горела, как обычно, его черная настольная лампа, и в кабинете, как всегда по вечерам, было очень тепло и уютно. — Знаешь, когда живешь наполовину в иллюзорном мире, то иногда очень хочется хоть что-то оттуда притащить. Будем считать девочку с амнезией небольшим подарком на годовщину нашей свадьбы.

— Спасибо! — сказала я.

— За что спасибо-то?

— За то, что понял!

Обычно я выхожу из комнаты, когда Егор делает себе укол. Все, кажется, в жизни видела, а этого — ну никак не могу… Сперва легкий налет бледности на его лице, иногда и зубами от боли скрипнет, потом кивок.

— Герда Максимовна, милочка, выйди на минутку, будь так любезна…

Прикрыв за собою дверь в кабинет, я пошла будить девочку. Что-то сказали по радио. Что-то важное. Я уловила это самым краем сознания. Но как-то не придала значения. Включив в коридоре свет, я вошла в комнату Анны. Девочка лежала на постели совершенно в том же положении: лицом вверх и вытянув руки на одеяле. Я сделала шаг, наклонилась, желая слегка тронуть ее за плечо и подыскивая какие-нибудь ласковые слова. У нее было округлое белое плечо. Я протянула руку. Пальцы ударились о него, как об лед, — холодное и твердое. От этого прикосновения все слова вылетели из головы.

Зазвонил телефон. Егор подойти не мог. Пришлось мне.

— Слушаю!

— Герда Максимовна?

— Кто это?

— Герда Максимовна, сегодня утром… мужчина и мальчик в самолете… Вспомнили?

— Еще была девочка! — недовольно ответила я, потирая занывшие от ледяного прикосновения пальцы о шерстяную кофту.

— Она у вас?

— А почему вас это интересует?

Некоторое время он молча дышал в трубку, — похоже, не мог придумать, что соврать. Потом сказал:

— Все это очень сложно объяснить…

— Это я уже слышала… Откуда у вас мой телефон?

С телефонной трубкой в руке я стояла посреди темной гостиной и смотрела в незашторенное окно. Стекло преломляло белые силуэты уличных фонарей. Было так тихо, что я услышала, как звякнула в другом конце квартиры крышечка стерилизатора. Я напрягла слух. Вот шумное дыхание Егора. Вот его тело тяжело продавило скрипнувший диван.

— Я нашел вас по справочной Аэрофлота. Герда Максимовна, мне будет нужна эта женщина. Вероятно, через несколько дней. Без нее мне… — он опять помолчал, подыскивая слово, — пока не обойтись. Без нее я не смогу ничего доказать.

— По-моему, вы собирались выбросить ее из самолета?

— Герда Максимовна, прошу вас, поймите, все это крайне опасно.

— Да уж заметила…

— Что-то еще произошло? — спросил он с тревогой в голосе.

— Не важно.

— Вы слышали про наш самолет? Радио сегодня слушали?

В эту минуту раздался звонок в дверь. У нас с Егором ночных гостей не бывает. По крайней мере, за последние пять лет ни разу не случалось, чтобы кто-то ввалился к нам в дом к полуночи, не предупредив о визите телефонным звонком. Хотя люди мы, конечно, общительные и друзей у нас хватает. Я не столько напугалась, сколько была удивлена.

— Пожалуйста, позвоните мне завтра! — сказала я в трубку. — Извините, кто-то ломится в дверь!

Девочка спала в своей комнате, Егор лежал на диване у себя в кабинете и вряд ли мог даже присесть. Звонок в дверь повторился. Короткий, очень осторожный. Так звонят только в чужие квартиры. Я ощутила некоторое беспокойство.

— Кто здесь? — спросила я, приникая к глазку.

Свет на лестнице не горел, и я ничего не увидела, кроме темноты.

— Кто?

— Извините, пожалуйста, — послышался за дверью знакомый женский голосок. — Это стюардесса.

— Какая такая стюардесса?

— Вы сегодня утром взяли с борта больную. Мы решили вас навестить.

— Кто это — мы?

— Я и командир. Мы хотели пораньше, но только что освободились. Откройте, пожалуйста.

В гостиной опять звонил телефон, и я подумала: «Не иначе как Алан Маркович снова напугать меня хочет».

В руках стюардессы был небольшой букет из белых и черных тюльпанов. Очень красивый букет: два белых и три черных, всего пять цветов. Она была в той же форме, что и утром. В свете коридорной лампочки сверкнул на лацкане миниатюрный золотой лайнер.

— Извините, — продолжала она смущенно. — Мы в подобных случаях всегда навещаем больного. Закрутились на работе — получилось поздно, а завтра утром в рейс…

— Извините! — сказал, выступая из-за ее спины, долговязый парень, тоже одетый в летную форму. — Мы звонили, но было все время занято. Мы, собственно, на минуту.

— Это Герман! — сказала стюардесса. Глаза ее как-то нехорошо шарили вокруг. — А где больная?