Уоррен Мерфи - Небо падает

Младший офицер, который знал о поисках Алексея и о его прошлом, спросил однажды, не хотел ли он, разорив графа Горбатова, отомстить таким образом за потерю матери?

– Отомстить? – переспросил тот.

Это слово его озадачило. Нет! О мести он никогда не думал. Золото и серебро было нужно ему, чтобы помочь партии захватить власть. На графа Горбатова ему было наплевать. Он никогда не искал мести, никогда не исповедовал жестокости. Даже в самые трудные времена он оставался безукоризненным дворецким, умевшим скрывать свои чувства. Он делал только то, что было необходимо.

Но ему хватало хитрости не показывать своим подчиненным, что он выше мести. Люди, которые считали тебя хоть в чем-то ровней себе, меньше на тебя злятся. Отрекаться от мстительности не стоило. Подлинной целью был не тот человек, которого ты наказывал, а тот, кто боялся, что ты можешь наказать и его.

Так, много лет спустя, когда мир был на грани разрушения и молодой полковник, посылавший команду профессиональных убийц в Ханой, сказал, что “уж теперь-то мы отомстим ему за то, что он натворил в Лондоне”, Земятин не стал его разубеждать. Он проанализировал всю поступившую информацию и задал один простой вопрос:

– Почему они упоминают о том, что он не носит часов?

– Я полагаю, товарищ фельдмаршал, что Сан-Гаута – бедная страна, а большинство американцев часы носят. У этого часов нет. Вот они об этом и упомянули.

– А почему у него не было часов?

– Не знаю, – ответил полковник, покрываясь холодным потом.

– Давайте попробуем выяснить. Возможно, нам это удастся. Вы не удивляетесь тому, что современный человек не носит часов?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, – сказал Земятин, – что нам будет полезно узнать, почему ему не надо знать, который час, или не умеет ли он определять время без часов. Может статься, часы у него спрятаны. Я не знаю. Вы не знаете. Выясните.

Он не стал повторять, что враг непобедим, пока не найден способ его убить. Молодой полковник будет делать то, что ему приказано, потому что он считает, что Земятин жесток и беспощаден, а он – только беспощаден. Он не доверял словам полковника. После графа он не доверял никому. Но в страхе полковника он был уверен.

Но, когда он вышел из кабинета, в нем самом шевельнулось чувство, похожее на страх. Это нечто не останавливало мысль, не напрягало каждую клеточку тела. Скорее, это был вопрос, который он задал самому себе. Когда же, наконец, этот американец-одиночка покажет, как его убить?

Во время перелета в Ханой на самолете шведской авиакомпании Римо позволил себе пять минут поспать. Кэти попробовала обойтись четырьмя. Ее рука скользнула к его паху.

– Ты когда-нибудь занимался этим в самолете? – шепнула она. Свет в проходе был притушен, все остальные пассажиры спали.

Римо терпеть не мог, когда совокупление называли словом “это”. “Это” было подходящим словом для совокупления на бампере каждой машины на американских дорогах. Ныряльщики делают “это” глубже, игроки в бридж – изящнее, а ковбои умеют делать “это” без седла.

– Это? – переспросил Римо.

– Ну, понимаешь, – шепнула Кэти, лизнув его в ухо.

Она могла поклясться, что его ухо отдернулось.

– Конечно, понимаю. И отвечаю: “Возможно”. Я занимался этим в самолетах, но с теми, с кем хотел этим заниматься.

– Ты не находишь меня привлекательной?

– Нет, – сказал он. – Ты красивая.

– Тебе не нравятся женщины?

– Мне нравятся женщины. Мне просто не нравится, когда люди про совокупление говорят “это”.

– Слово “совокупление” такое несексуальное.

– Не для меня, – сказал Римо. – Попробуй.

– Хорошо. Римо, давай совокупимся.

– Нет, – сказал Римо. – Видишь, как просто не ходить вокруг да около.

– Я бы предпочла походить, – сказала Кэти.

Римо взял ее руку и мягко переложил в ее пах, там жар его тела смешался с жаром его, и Кэти пронзило острейшее чувство.

Она застонала. Стюардесса высунула голову из-за занавески. Она увидела двух человек, которые сидели выпрямившись рядом друг с другом. Мужчина помахал ей рукой.

– Я слышала, что кое-кто занимается этим в самолете, но чтобы уложиться в пять секунд! – сказала она другой стюардессе. – Пять секунд назад они сидели точно так же.

Кэти уткнулась головой в плечо Римо.

– Как ты это сделал? Мне никогда не было так чудесно.

– Я ничего не делал, все сделало твое тело.

– Ты умеешь столько замечательных вещей, – сказала Кэти.

Она и не подозревала, что он отправится в Ханой – вот так, сразу. Она думала, что ему понадобится время, чтобы попасть в коммунистическую страну. Это дало бы ей возможность обновить гардероб, а, если повезет, то и добраться до генератора. Это бы труда не составило. Надо было бы только немного потереться о Римера Болта.

Но времени на это не было. Как только они покинули Сан-Гауту, этот человек тут же получил разрешение на въезд в Ханой. Кэти была уверена, что он работает на какое-то правительство, скорее всего, на ее собственное. Несмотря ни на что он был типичным американцем.

В большом латиноамериканском городе за пределами Сан-Гауты он один-единственный раз позвонил по телефону. И через час некая обеспеченного вида дама, прибывшая на лимузине с шофером, оказалась около телефонной будки.

– Вы ищете улицу Вальдез? – спросила дама.

– Одну минутку, – сказал Римо. И шепнул Кэти: – Ты не забыла слова, которые я просил тебя запомнить?

– Нет, – сказала Кэти.

– Что это были за слова?

– Я ищу большую бакалею.

– Большую бакалею? – переспросил Римо.

– Да, – сказала Кэти.

Римо подмигнул ей.

– Терпеть не могу этих паролей.

– Супермаркет, – громко ответил он даме. Женщина подала знак шоферу, чтобы тот ехал дальше.

– Он ищет большую бакалею! – завопила Кэти.

– Вот именно, – сказал Римо.

Дама велела шоферу остановиться и передала Римо небольшой чемоданчик, а потом уехала. Чемоданчик был заперт и без ключа. Римо повертел его в руках, а потом просто взломал. Кэти заметила, что достаточно было только приподнять защелку.

Внутри лежало два бумажника с паспортами. В паспорта были вписаны имена, не хватало только фотографий. Там была еще металлическая штуковина для печатей.

Еще Кэти увидела фотоаппарат. На нем были нарисованы два смеющихся ребенка и солнышко. Он назывался “Минутка” – простейший фотоаппарат, которым могли пользоваться четырехлетние дети. Все инструкции были нарисованы, а слова обращались к родителям. Там было написано об удовольствии, которое ребенок получит от такого простого аппарата. Он был так прост в употреблении, что описание было не нужно. Достаточно было смотреть на картинки. Родителям предлагалось дать детям самим разобраться, что к чему.