Николь Жамэ - Дольмен

Я присоединился к большой группе жителей острова, продолжавших поиски, так же, как и они, демонстрируя холодную враждебность к жандармам из группы поддержки. Порт, поселок, утес, устье реки… Мы напрасно теряли время, но мое отсутствие показалось бы подозрительным. И еще: наблюдая за местными, я хотел узнать, как далеко заведет некоторых из них чувство страха. Все продрогли до костей, и я вместе с остальными. Зато рассудок мой, рассудок циника, вновь обрел ясность.

«Холодно… еще холоднее… теплее… почти горячо… сейчас задымишься!.. Нет!.. Снова тепло… холодно… ледяная стужа…» — так мы говорили в детстве, когда один из игроков прятал какой-нибудь предмет, а другие его искали. Я смотрел, как молодые и те, что постарше, заглядывают в каждый дом, обшаривают все уголки, и видел, что с угасанием дня тает и надежда в их глазах. Пусть катятся к черту! Я ничего им не скажу.

Мне-то было известно, куда подевались Никола и Шанталь. Вчера я видел, как они крутились возле жандармерии. Я знал, что они теперь вместе. И никогда не вернутся. Будь они прокляты!

Одним-единственным словом я мог положить конец поискам. Вопросам. Тревогам.

Но я его не произнесу.

Мари сидела в машине, обхватив голову руками, когда Люка открыл дверь и устроился рядом. По-дружески обняв ее за плечи, он сказал, что очень огорчен случившимся. Она выпрямилась и обожгла Ферсена недобрым взглядом, глаза ее сверкали скорее от ярости, чем от слез.

— Никто не заставит меня поверить, что племянник убил Жильдаса. Нико дядю обожал.

— Знаю, — деликатно подтвердил майор. — Но побег свидетельствует не в его пользу.

— Где доказательства, что яхту угнал он?

— Тогда почему вы ждете возвращения спасателей?

Ответом было молчание.

— Застань Жильдас вашего племянника и Шанталь, когда те тра… занимались любовью, — быстро поправился Ферсен, — как бы он реагировал?

— Вмазал бы ему как следует, — ответила Мари без колебаний. — Видите ли, несмотря на склонность к пьянству и грубоватые манеры, мой брат был пуританином. Мне он об этом не говорил, но я всегда подозревала, что Жильдас любил Гвенаэль Ле Биан. Брат и холостяком-то остался потому, что она рано вышла замуж. Другой попытался бы сделать ее своей любовницей, но не Жильдас: это не укладывалось в его представление о порядочности, только и всего.

Она утаила, что и Лойк был без ума от Гвен, а Жильдас никогда не пошел бы против брата.

Люка слушал не перебивая, он понимал, что Мари необходимо выговориться, а на острове не так уж много людей, кому она доверяла.

— Представим, что ваш племянник потерял голову, он защищался, по неосторожности убил Жильдаса и сбросил его со скалы, чтобы представить дело как несчастный случай.

— А записка и кровь на менгире?

— Инсценировка с целью запутать след, придуманная либо им самим, либо тем, кто ему покровительствовал, например, Шанталь.

Мари покачала головой, не столько возражая, сколько надеясь прогнать подступившие слезы.

— Нет… Хотя… возможно. Я уже ничего не знаю. Мне нужно побыть одной, пожалуйста, — попросила она.

— По-моему, вам нужно хорошенько выплакаться.

— Нет, сейчас пройдет.

Но плотину все-таки прорвало. Мари разрыдалась, громко всхлипывая, как ребенок. Сердце Ферсена разрывалось от боли и сочувствия. К черту интересы следствия! Позже он разберется со своими слабостями и противоречиями. Люка повернулся и положил голову Мари себе на плечо, не встретив сопротивления и ни на секунду не задумавшись о том, что воротник дорогого кашемирового пиджака заливают ее соленые слезы.

Мелкая сетка снова начавшегося дождя на стеклах машины окончательно отгородила их от остального мира.

Внезапно дверь открылась. Мари и Люка мгновенно отстранились друг от друга, но их движение не укрылось от глаз Кристиана.

— Яхту нашли на семиметровой глубине, — бросил он Ферсену, после чего посмотрел на невесту. — Можно тебя на пару слов?

Шкипер объяснил, что решил скрыть от Мари свое участие в спасательной операции. Кто-кто, а уж он знал, сколько опытных моряков нашли смерть в проливе Молен, где и ему не раз приходилось туго.

— На затонувшей яхте никого не оказалось, — объяснил он. — Спасательный круг исчез, это хороший знак, — добавил он бодрым тоном. — Думаю, Нико его взял, чтобы доплыть до континента.

— Это требует дока… — Мари осеклась, увидев в руках жениха предмет, который он осторожно показывал ей, так, чтобы не заметил Ферсен, стоявший в нескольких метрах от них среди спасателей.

Первый компас Кристиана, подаренный племяннику, когда тот начал выходить в море.

— Один из парней нашел его на борту. Я взял с него слово, что он не проболтается. Но ты должна знать: Никола жив.

Намерение жениха не оставляло сомнений. Кристиан напоминал о ее обещании уехать в Англию, как только она перестанет волноваться за судьбу племянника. Мари слукавила:

— Покрывать бегство Никола — не лучший способ ему помочь.

— Тогда отдай компас Ферсену и пошли! — Мари согласилась с таким решением. — Похоже, вы заключили с ним мир, — не удержался Кристиан от замечания.

— Глупенький! — с нежностью прошептала она, увидев, что к ним подходит Люка.

Обняв Мари с видом собственника, Кристиан сообщил ему о найденном компасе и о том, что завтра же с первым паромом они покинут остров и им необходимо собрать вещи.

Ферсен скрыл огорчение от этой новости за притворной холодностью.

— С вами я еще не закончил, — проговорил он, обращаясь исключительно к Мари. — Не бойтесь, это ненадолго, — добавил он для ее спутника, не удостаивая его взглядом, — требуется прояснить кое-какие детали.

Мари потихоньку сжала руку Кристиана, чувствуя, что он готов вцепиться Ферсену в глотку. Тот поцеловал невесту, сказав, что подождет ее в отеле.

— Не думаю, что мы еще встретимся, — произнес он вместо прощания, уставившись на Ферсена.

— Жизнь полна неожиданностей, — усмехнулся полицейский.

Кристиан ушел. Отныне у него была еще одна веская причина желать скорейшего отъезда Мари.

День клонился к вечеру. Стоя на берегу, откуда открывался величественный вид на Разбойничью бухту, Мари никак не могла прийти к решению: ехать ей или остаться? Дело в том, что «детали», которые попытался «прояснить» Ферсен, совпадали с ее собственными сомнениями. Даже если гипотеза о любовниках-монстрах оказывалась верной, Мари по-прежнему оставалась в центре этой истории. Чайка, крабы, записка на бретонском — все вело непосредственно к ней, о чем и сказал ей Ферсен.

— Вы, Мари, — ключевой свидетель и нужны мне здесь, чтобы я смог во всем разобраться.

В действительности ему была невыносима мысль, что вскоре он ее больше не увидит. Можно ли было этим оправдать его требование отложить отъезд Мари? Из эгоизма он решил, что да.