Николь Жамэ - Дольмен

— Успокоительное? Наподобие мезадрола?

— Да, лекарство того же типа, разрешенное министерством здравоохранения, — подтвердила медсестра, до того как исчезнуть в двери.

Люка и Мари пришли к одной и той же мысли.

— Уверен, когда Ивонну нашли на полу в здании фабрики, ей была сделана инъекция мезадрола!

— Преступника сбило с толку то, что у нее произошел сердечный приступ. Он не смог ее расспросить и поэтому оставил в живых. А поскольку потом ее взяли под стражу…

— Судя по всему, убийца рассчитывал получить важную для него информацию, — продолжил Люка.

Но Мари покачала головой:

— Здесь есть противоречие. С одной стороны, Ивонна утверждала, что Артюс прикарманил оставшееся золото, а с другой — она обвиняет Керсенов в убийствах. А значит, убивали они по другим мотивам.

— Ритуальные преступления с тщательно продуманными постановочными элементами, как в данном случае, не подпадают под обычные правила, мотивы могут быть гораздо сложнее, почти всегда они носят характер патологии, являющейся следствием психической травмы, — объяснил Люка.

— Кстати, все Керсены, каждый на свой манер, чем-то отличаются от остальных.

— Нет ничего невозможного в том, что они все замешаны в этом деле. На первый взгляд Пи Эм начисто лишен интеллекта, Артюс — физически слаб, но эти двое отлично дополняют друг друга, а вот Армель — та попросту идиотка.

— Вот почему они покрывают друг друга, и убийца потому неуловим, что многолик.

— К тому же в их распоряжении был мезадрол… хотя… — Люка прервался, и Мари почувствовала его колебание.

— Хотя что?

— Есть деталь, которая меня смущает. То, что Риан сфокусировался исключительно на Гвен.

Мари задумалась. Она должна была признать, хотя и не без чувства неловкости, что Риан направил ее по ложному следу.

— Но ведь Риан не сказал мне и об участии Кристиана в деле, без сомнения, из деликатности по отношению ко мне, других причин я не вижу.

Люка промолчал. Он не стал ей напоминать, что Кристиан заключил соглашение с Артюсом о продаже верфи, даже не поставив ее в известность. Следовательно, шкипер вполне мог войти с ним в сговор. В любом случае он чувствовал бы себя спокойнее, если бы тело Бреа нашли.

— О чем ты думаешь?

— О Риане, — уверенным тоном солгал Люка. — И он, и его сообщники — ирландцы. Не понимаю, что его привело в Ланды. Не лучше ли было после ограбления банка укрыться в Ирландии?

Она тоже не понимала, это действительно выглядело странно.

Информация о Салливанах, переданная ей по факсу Карадеком, оказалась довольно скудной, еще меньше она касалась Риана.

— Жаль, мне хотелось бы узнать о нем побольше.

— Мне тоже. Долгие годы, проведенные в заключении, он посвятил изучению всего, что имело отношение к Ландам и его жителям. Может, было бы полезно узнать, не остались ли какие документы, которые он использовал или даже составлял.

Они уже были возле выхода, когда Мари вдруг остановилась.

— Большую часть времени он провел в этой тюрьме, здесь наверняка сохранилось его досье, не стоит ли с ним ознакомиться?

— Да, ведь он вышел на свободу совсем недавно.

Они вернулись и направились к кабинету директора тюрьмы — приятного человека, который был явно обрадован тем, что видит в стенах своего заведения такую очаровательную женщину. К огромной досаде Ферсена, он обращался исключительно к Мари, вылив на них целые потоки слов, из которых они поняли главное: Риан был примерным заключенным, трудягой, постоянно занятым книгами либо торчавшим возле компьютера, у него никогда не было посетителей, словом, удобный клиент.

— Более того, — прибавил директор, — с моего благословения он писал и успешно публиковался, читатели прекрасно принимали его романы, а я получил благодарность от министерства.

Мари и Люка ознакомились с досье, из которого не узнали ничего нового. Взятый на месте преступления, Риан подписал признание, через два дня судьи вынесли приговор, а правосудие в то время вполне этим удовлетворялось. Люка, который не мог больше выносить подчеркнутого внимания директора к его спутнице, стал прощаться. Но тот, желая продлить приятные минуты пребывания с красивой женщиной, редкие в стенах тюрьмы, уточнил, что, несмотря на замкнутый характер, Риан на какое-то время завел приятельские отношения со своим соседом по камере, известным психиатром, насильником и рецидивистом.

— Можете нам дать копию досье этого заключенного? — попросила Мари, очень заинтересованная этими новыми обстоятельствами.

Пока из ксерокса выползали страницы, директор, обращаясь исключительно к декольте Мари, сыпал анекдотами об этом странном психиатре, покончившем самоубийством при переезде в новое здание. Тут вмешался Люка:

— Предполагаю, их старая камера не сохранилась?

— Нет, почему же. Мы все ждем, когда появятся средства на ремонт.

— Можно взглянуть?

— Конечно, могу вас проводить.

— В этом нет необходимости.

Люка добавил, что им с коллегой необходимо пока не разглашать детали текущего дела и они предполагают общаться без свидетелей.

Мари посмотрела на него с удивлением и, подождав, когда они останутся вдвоем, спросила, что это ему взбрело в голову.

— Теперь ты, похоже, веришь, что стены могут заговорить?

— Я бы и не то придумал, лишь бы избавить тебя от этого нахала!

Она насмешливо улыбнулась, но он сделал вид, что не заметил.

— И потом, если серьезно, всегда полезно увидеть место, где человек провел значительную часть своей жизни, — с апломбом произнес он.

Провожая их в старый корпус тюрьмы, уже освобожденный от заключенных, дневальный, кажется, не пришел в восторг от своей миссии. И действительно, здание выглядело мрачно, их шаги раздавались в анфиладе грязных коридоров, в воздухе носился запах плесени, уборной и сырости, от которого начинало першить в горле. Дежурный толкнул одну из дверей, которая зловеще заскрипела, и сделал им знак войти.

Камера как камера: отхожее место, две койки из литого бетона, крошечное зарешеченное окошко, настолько грязное, что через него едва пробивался зеленоватый свет. Трудно представить, что два живых существа могли выжить в такой близости — конечно, им не оставалось ничего другого, кроме самоубийства или безумия. Или ухода с головой в книги и писательство.

Люка, предусмотрительно взявший у дневального фонарик, включил его. Мари достала из кармана свой. Два луча осветили стены камеры, они были покрыты надписями, которые полицейские попытались разобрать.

Свидетельства морального и физического упадка. Попытка уверить себя, что ты еще существуешь, сопротивляешься бездействию, забвению времени, воплощение пустых надежд — послания, не имеющие иного адресата, кроме самого себя, подобные битью головой о стену.