Николь Жамэ - Дольмен

— Ты сказал: «Не вмешайся Ивонна Ле Биан». Объясни!

Он пожал плечами:

— Полицейский в тебе не дремлет, Мари. На следующий день, когда она вытащила меня из погреба, два ребра у меня были сломаны. Старик преспокойно спал в углу. Она отвела меня к Переку, который сделал мне перевязку, и заставила поклясться, что я никогда и словом не обмолвлюсь о случившемся ночью на берегу.

— В обмен на что? На золото?

Желваки на скулах задвигались.

— Нет, в обмен на Анну. Ей только что исполнилось три года. Ивонна пригрозила, что выдаст отца властям, лишит родительских прав, меня отошлют в исправительную колонию, а Анну — в приют, и я никогда больше не увижу сестренку. И тогда я поклялся.

Сквозь полузакрытые веки он видел, как взволнована Мари, и понял, что его рассказ достиг цели.

Мари действительно была тронута, но не сложила оружие.

— Надо было довериться мне с самого начала. Я бы все поняла.

— Ты уверена? Я — не очень. Для тебя я был героем, рыцарем без страха и упрека. Но уж никак не сотни раз битым мальчуганом, который выжил только благодаря любви к морю. Ты слишком цельная натура, Мари. Для тебя существуют только добрые и злые люди, а между этими двумя полюсами — никого. Скажи я тебе правду — образ героя разлетелся бы вдребезги. Я слишком боялся тебя потерять, чтобы рисковать.

Жанна, Лойк, теперь вот Кристиан. Из чувства любви к ней они все скрывали от нее правду? Ее пронзила страшная мысль, что так или иначе она несла на себе ответственность за трагедию, случившуюся в ее семье. Ее снова накрыла волна отчаяния.

Кристиан приблизился, осторожно опустив руку ей на плечо.

— Скажи, я навсегда тебя потерял? — И тут же, приложив к ее губам палец, не дал ей ответить. — Ничего не говори. Не сейчас.

Воспользовавшись растерянностью невесты, Кристиан поцеловал ее в щеку. Никакой реакции. Но она его и не оттолкнула. Осмелев, он прижался головой к ее шее.

— Убийца еще не задержан, — тихо проговорила она, слегка отстраняясь, — так что будь осторожен.

Кристиан увидел в этом скорее проявление нежности, чем предлог, чтобы его отвергнуть. Значит, она все-таки о нем беспокоилась? И между ними не все еще потеряно?

Он кивнул, сделав вид, что расстроен ее сдержанностью. Она ушла, не сказав, что ему лучше заночевать в другом месте. Он принял это как еще один знак того, что у него осталась надежда.

Взвинченный до предела Люка подводил первые итоги поисковой операции:

— Остров насчитывает всего пятнадцать километров в длину и восемь в ширину, вас — пятьдесят человек. Вы прочесали Ланды во всех направлениях и до сих пор умудрились не найти Риана?

Сержант Леру сделал шаг вперед.

— Приезд Бреа привлек кучи любопытных, майор, это не облегчает нашу задачу.

— Ждете, когда вам поднесут его на золотом блюде? — прогремел Ферсен в ярости. — Обшарьте каждый дом, расспросите каждого жителя. Риан — такой же человек, как мы с вами. Он тоже должен питаться трижды в день, а значит, есть те, кто его видел или помогал ему запасаться провизией. Давайте пошевеливайтесь! Мне нужен результат!

Жандармы разошлись.

Тут он заметил Анник, наблюдавшую за ним молча, но с таким видом, будто ей хочется что-то сказать. И она не удержалась от замечания:

— Люди здесь ни при чем, если какой-то русский матрос не догадался вырезать аппендицит до того, как уйти в плавание на полгода! — Ферсен приготовился дать ей отповедь, но она добавила: — Только что позвонила Армель де Керсен. Она сообщила, что у них в замке происходит что-то странное.

— Насколько странное?

Секретарша изобразила полную неосведомленность.

— Армель говорит, что рассказать об этом невозможно, можно только показать.

Баранья нога была зажарена превосходно, в самый раз. Служанка, сменившая Жанну, — просто сокровище. Вопреки неприятным событиям Артюс вместе со всеми спустился к обеду. Жюльетта сияла от счастья, Ронан пожирал ее глазами, а Армель сумела убедить Филиппа, что ему не стоит их чуждаться. Воистину первая совместная трапеза, соединившая за одним столом два враждующих семейства и призванная скрепить их союз, началась совсем неплохо.

Первый тост произнес Пьер-Мари, находившийся в прекрасном расположении духа.

— Жюльетта… Ронан… Пью за вас, детки. За вас тоже, Филипп. За наши семьи, увеличившиеся еще на одну персону.

Армель тихонько покашляла, чтобы привлечь внимание мужа: формулировку нельзя было назвать удачной, если учесть «уменьшение» семьи Ле Бианов.

Пи Эм растекся в смущенной улыбке, поставил стакан и принялся разрезать мясо, продолжая разглагольствовать:

— Ребенок — прекрасная новость, к тому же ничто не говорит о том, что он будет умственно… — Он снова одарил присутствующих градом покаянных улыбок. — А поскольку мало шансов, что Эрван еще жив, то… Нет, никак не могу поверить, что он занялся литературой… — Керсен-младший повернулся к Филиппу: — В молодости старший брат отдавал предпочтение спорту. Видели бы вы, как он прыгал с вершины маяка! Прыжок ангела! Я еще был совсем маленьким, но помню, как будто это происходило вчера. — Он посмотрел на Артюса, который слегка напрягся на другом конце стола: — Вы ведь засняли это на камеру, если мне не изменяет память? А-а, ну конечно, какой же я глупый! Вы наверняка избавились от пленки, чтобы она не напоминала вам об отсутствии любимого сына.

Он поднял нож, на котором виднелись красные капли.

— Отличная баранина, с кровью, верно, отец?

Старик взглянул на него с нескрываемой неприязнью, отодвинул тарелку и с трудом поднялся со стула.

— Ты меня утомляешь, Пьер-Мари!

Армель поспешила на помощь свекру, стрельнув в мужа глазами. Тот сделал вид, что сожалеет о неудачной шутке.

— Вечный конфликт поколений… Вам ведь это тоже знакомо? — обратился он к Филиппу и Ронану. И, не дождавшись ответа, сменил тему: — Вы успели подумать об имени для малыша?

Ронан открыл рот, собираясь заметить, что это, пожалуй, рановато, но Пи Эм его опередил:

— Если родится мальчик, по традиции семьи Керсен он должен носить имя Эрван.

Он покосился на отца, поддерживаемого снохой, который при этих словах отстранился от Армель и в одиночестве покинул комнату.

Перехватив гневный взгляд жены, Пьер-Мари нахмурил брови:

— Ну и?… Я опять что-то не так сказал?

Армель предпочла не отвечать.

— Прекрасно, тогда я буду молчать как рыба.

Несколько минут в столовой слышался только стук вилок и ножей. Внезапно к нему добавился глухой звук, словно кто-то упал.

— Это в комнате отца! — воскликнула Армель.

Все поспешили туда.

Старик, рассерженный колкостями сына, решил прилечь. Когда он поставил к углу кровати трость, взгляд его задержался на фотографии в рамке, прислоненной к графину с водой. Зрачки его расширились, костлявые руки схватили рамку и с силой вцепились в деревянную основу.