Люсиль Флетчер - «Алло, вы ошиблись номером…»

Прежде чем он ответил, Салли быстро представила его:

— Леона, это Генри Стивенсон.

Леона улыбнулась и весело тряхнула головой.

— Так потанцуем? — спросила она.

Они танцевали, и Леона изо всех сил старалась произвести на него впечатление. Вскоре выражение безразличия исчезло с его лица. Он был явно очарован ею, и хотя ничего не говорил об этом, но сумел показать, что ценит ее привлекательность и понимает, какая пропасть отделяет ее от подруг по колледжу, от таких девушек, например, как Салли.

Он сразу догадался, что Леона дочь Джима Котерелла.

— Такие, как ваш отец, меня восхищают, — сказал Генри. — Он знает, чего хочет, и умеет добиться своего. Умеет делать деньги. Когда-нибудь… сказал он и остановился, мечтательно улыбаясь.

Его улыбка понравилась Леоне. Она была искренняя — не наивная и не снисходительная, еще больше подчеркивающая его внутреннюю силу.

Пока они двигались в танце по залу, Леона узнала еще кое-что об этом молодом человеке.

— Мои родители слишком скованы в средствах, — рассказывал он на этот раз без улыбки. — Так что пока я не имею возможности учиться в колледже. Мне приходится помогать им.

— Некоторые из самых интересных людей, которых я знаю, тоже не учились в колледже. Мой отец, например.

— Серьезно? — удивился Генри. — Тогда, значит, и я могу добиться чего-то в жизни?

— Отец всегда говорит: если у человека нет таланта делать деньги, колледж не вколотит в него этого. А если у него есть такой талант, так зачем тратить время в колледже?

Этот афоризм понравился Генри.

— Браво! — сказал он. Музыка кончилась.

— Может быть, выйдем на улицу? — предложила Леона.

— Постойте-ка, — сказал он в притворном ужасе. — А Салли?

Леона показала глазами в другой конец зала, где Салли оживленно разговаривала с одним из «ежиков».

— О Салли позаботятся, а мы выйдем всего на несколько минут. Пошли, я покажу вам мою машину. Это конфетка!

Она взяла его за руку и повела. Они миновали освещенный луной газон и вышли на улицу. Ее машина оказалась самая низкая, длинная и щегольская из всех, что были на стоянке.

— Ну как? — спросила она. — Такой ни у кого нет. Человек, который продавал ее отцу, сказал, что она дает сто десять миль. Папа считал, что она слишком велика для меня, но, когда я ее увидела, другие для меня просто перестали существовать.

— Да, действительно здорово, — сказал Генри. — «Бугатти»! Недурно. Совсем недурно.

Леона взяла его за руку:

— Хотите повести ее немного? Чуть-чуть, по шоссе. Никто про нас не вспомнит.

Он согласился почти сразу, и она отчетливо вспоминала теперь, как он пошел прямо через газон, сокращая путь, за ее меховым жакетом и своим плащом. Через несколько минут они уже мчались по шоссе, и «бугатти» дрожал от скрытой в нем нетерпеливой силы. Потоки холодного зимнего воздуха скользили по их лицам, наполняя радостным возбуждением.

Леона знала, что не ее привлекательность и не эта роскошная машина делали для Генри такой приятной ночную поездку, а то, о чем он не мог раньше мечтать и что теперь было рядом с ним.

Она указала ему поворот, который вскоре привел их к тупику.

— Вот машина так машина! — сказал он, нехотя тормозя. — Хотел бы я как-нибудь попробовать ее на полную катушку.

— Попробуете, — сказала она. — Давайте посидим минутку. Я хочу поговорить.

— Слушайте, — сказал он со смехом. — Я ведь почти не знаю вас. Боюсь, что вам придется отвезти меня домой. Или я должен выйти и идти пешком?

Леона откинулась и посмотрела в ночное небо — черное бархатное покрывало, разорванное острыми звездами и холодным лезвием месяца.

— Салли Хант, — сказала она, недоумевая. — Никогда бы не подумала, что у вас может быть что-то общее с ней.

Он снял руку с руля и положил ее на спинку сиденья.

— А почему бы и нет?

— Просто я так чувствую. Мне приходилось довольно много ездить. Отец берет меня повсюду — за границу и тому подобное, и я встречалась со множеством людей. Невольно начинаешь их как-то классифицировать. Вы и Салли абсолютно разные люди. Целый мир между вами.

— Вы имеете в виду, что ее родители состоятельные люди и мне нечего и равняться с ними? — с горечью спросил он.

— Вы совершенно неправильно меня поняли, — поспешно сказала она. — Я об этом совсем не думала.

— Нет? Но тогда о чем же?

— Я думаю о том, что Салли подходит для провинциального города, из которого вы оба приехали. Но вы совсем другого типа человек.

— Другого? И вы можете это утверждать?

— А что? — спросила она. — Вот эти ребята на танцах. Студенты из состоятельных, благополучных, респектабельных семей. Рядом с вами они как дети. И почти все они так и останутся детьми на всю жизнь.

— А я?

— Вы нет. Вы не ребенок, Генри. Может быть, вы никогда и не были ребенком…

Именно в эту минуту он и поцеловал ее — грубо, страстно, таким долгим поцелуем, что охвативший ее трепет успел проникнуть в каждый ее нерв.

Потом он откинулся на сиденье и долго смотрел на Леону оценивающе, как мастер смотрит на дело своих рук.

— Я всегда мечтал поцеловать миллион долларов, — сказал он.

— Ты пойдешь далеко, я знаю. Это чувствуется в твоем взгляде. В том, как ты воздействуешь на других людей. На таких, как я.

Его лицо приняло холодное и циничное выражение.

— Смешно, — сказал он. — Сижу здесь и выуживаю комплименты у девушки, которую со всеми ее миллионами, меховыми пальто и «бугатти» я больше никогда не увижу.

— Ты не знаешь, — сказала она. — Ничего ты не знаешь.

— Не понимаю, — сказал он.

— Поймешь, — мягко сказала она. — Только не сразу. Расскажи-ка мне лучше о себе.

— Тут нечего рассказывать. Я, как говорится, не из тех, что родились в рубашке. Старик мой развозит уголь, когда трезвый, и произносит речи о бедности, когда пьян. С матерью было бы лучше, если бы она не связалась с отцом. У нее кое-какое образование, она хотела учиться и дальше. Вместо этого она разрывается на части, поднимая шестерых детей, не давая им помереть с голоду и оплачивая крышу над головой, хоть и дырявую… Вот и все. Американская мечта!

— А как же ты? — спросила она. — Ведь ты совсем непохож на…

— На босяка? — сказал он. — Нет, со мной не так уж все плохо. Мать заставила меня учиться и дальше после восьмилетки; тут обнаружилось, что я умею быстро бегать с футбольным мячом под мышкой. [2] Имеется в виду американский футбол. Я стал большой шишкой. Салли познакомила меня со своими родителями, и я понравился ее старику. Он предложил мне работу в самой большой аптеке города.

— В аптеке! — воскликнула она. — Ну, Генри, это судьба!

— Конечно, — ухмыльнулся он, разделяя ее сарказм. — Я так и думал, что ты это скажешь.

— Скажи, — весело спросила она, — что, мы так и работаем в аптеке?