Джон Гришэм - Рэкетир

— Это лишь половина дела, — подхватил Делок. — Вторая половина — твое признание в преступлениях под видеокамеру.

Куинн обхватил голову руками и закрыл глаза. На борьбу с собой у него ушла минута.

— Мне нужен адвокат, — произнес он наконец сквозь стиснутые зубы.

— Твое право, Куинн, твое право, — сказал Делок. — Но Ди Рей и Верзила арестованы, чирикают изо всех сил и здорово ухудшают дело. Адвоката ты можешь прождать день или даже два. Одно твое слово — и мы отпустим твоих братьев, вообще от них отстанем.

— Согласен! — крикнул вдруг Куинн.

— На что ты согласен?

— Согласен это сделать!

— Не так быстро, Куинн, — сказал Панковиц. — Сначала нам придется кое-что повторить. Вспомним факты, все упорядочим, восстановим картину преступления. Нельзя упустить важные подробности.

— Ладно, ладно. Но можно мне сперва позавтракать?

— Конечно, Куинн, без проблем. В нашем распоряжении целый день.

Одно из достоинств тюремной жизни в том, что постепенно она учит терпению. Все происходит слишком медленно, и ты перестаешь обращать внимание на часы. Рано или поздно наступит завтра; твоя задача — пережить сегодняшний день. После короткой поездки в Вашингтон я два дня брожу по Фростбургу, напоминая себе, какой я терпеливый. ФБР медлить не будет, а я сделал все, что мог. К моему удивлению и облегчению, события разворачиваются стремительно.

Я не жду от ФБР уведомлений о происходящем и не могу знать, что они арестовали Куинна Рукера и он уже сознался. Об этом сообщает выпуск «Вашингтон пост» от 19 марта на первой полосе: АРЕСТОВАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ ФЕДЕРАЛЬНОГО СУДЬИ. Здесь же большая черно-белая фотография Куинна. Сидя в «кофейной комнате» после завтрака, я смотрю ему прямо в глаза. Фактов в статье не много, все больше подозрения. Очевидно, ФБР фильтрует новости, так что подробностей ждать не приходится. В Норфолке, мол, арестован беглый преступник, отбывавший срок за наркотики, известный в Вашингтоне и окрестностях гангстер. О мотиве ни звука, о том, почему ФБР считает, что Куинн и есть убийца, тоже, только мельком о баллистической экспертизе. Но главное, в статье черным по белому написано: «Отказавшись от права Миранды, [7] Правило Миранды — юридическое требование в США, согласно которому во время задержания задерживаемый должен быть уведомлен о своих правах. подозреваемый согласился на длительный допрос и дал ФБР признательные показания под видеокамеру».

Я познакомился с Куинном Рукером два года назад, вскоре после его появления во Фростбурге. Устроившись, он пришел в библиотеку и попросил меня изучить его обвинительный приговор. В тюрьме привыкаешь не спешить заводить друзей: в этом деле нужна осторожность, потому что искренние люди здесь наперечет. Зато кишмя кишат всяческие мошенники, аферисты и жулики, и все заботятся только о своей шкуре. Но Куинн — совсем другое дело. Милейший человек, не знаю, встречал ли я раньше таких харизматичных и искренних людей. Правда, и у него бывали скачки настроения: он вдруг уходил в себя и страдал от своих «темных дней», как сам это называл. Он мог быть раздражительным, грубым, резким, готовым пустить в ход кулаки. В такие дни он ел в одиночестве и ни с кем не разговаривал. Но через два дня уже шутил за завтраком и подбивал серьезных игроков сесть за покер. То он был наглым и крикливым, то тихим и ранимым. Я уже говорил, что во Фростбурге насилие не в чести. Ближе всего к драке был эпизод, когда деревенский остолоп по кличке Сканк подбивал Куинна на кулачный бой, поспорив с ним за картами. Сканк был дюйма на четыре короче Куинна и фунтов на тридцать легче, но неравного боя не произошло. Куинн отступил и был посрамлен. Через два дня он показал мне «перо», самодельный нож, которым собирался перерезать Сканку горло.

Я отговорил его от убийства, хотя не верил в серьезность намерения убить. Мы с Куинном проводили вместе много времени. Мы были друзьями. Он считал, что я способен совершить юридическое чудо — выдрать нас обоих из тюрьмы; он мечтал, чтобы после этого мы стали партнерами. Он устал от семейного бизнеса и хотел завязать. На воле его ждал клад, который стерег судья Фосетт.

Генри Баннистер ждет в комнате для свиданий, грустно сидя на складном стуле, рядом с мамашей, бранящей трех своих отпрысков. Скоро комната заполнится посетителями, и Генри предпочитает покончить со свиданием пораньше. По правилам родственнику можно болтать с заключенным с семи утра до трех дня по субботам и воскресеньям, но Генри довольно одного часа. Мне тоже.

Если все пойдет по плану — а у меня маловато причин верить, что план осуществится, — это будет последнее посещение отца. Возможно, я не увижу его много лет, если вообще увижу, но об этом я молчу. Я беру пакет печенья от тети Расин и пробую одно. Мы обсуждаем моего брата Маркуса с его никудышными детьми и сестру Руби с ее замечательным потомством.

В Уинчестере совершается в среднем одно убийство в год. Норма была выполнена неделю назад, когда рано вернувшийся с работы муж увидел перед домом неизвестный пикап и застукал жену с одним из знакомых — оба воодушевленно нарушали свои брачные клятвы. Муж схватил карабин, любовник, почуяв запах пороха, попытался в голом виде выскочить в закрытое окно спальни. Побег вышел неудачным в отличие от выстрела.

Генри находит, что муж может выпутаться, и с наслаждением рассказывает подробности. Похоже, город раскололся на две половины: одни считают мужа виновным, другие — что его действия оправданы обстоятельствами жизни. Мне кажется, я слышу беспрестанную болтовню в кофейнях Старого города, где когда-то бывал. Он долго распространяется — потому, наверное, что обсуждать семейные дела нам обоим не хочется.

Но деваться некуда. Он меняет тему:

— Похоже, эта белая девочка подумывает об аборте. Может, я и не стану прадедушкой.

— Делмон все равно не уймется, — говорю я. Мы оба ждем от этого парня самого худшего.

— Такого лучше бы стерилизовать. Все равно этот болван не станет пользоваться презервативами.

— А ты купи и дай ему, вдруг попользуется? Сам знаешь, у Маркуса даже на это нет денег.

— Я вижу этого паренька, только когда ему что-нибудь надо. Черт, пожалуй, я поддержу аборт. Девчонка, кажется, дрянь.

Когда заходит речь о деньгах, я не могу не думать о вознаграждении, обещанном по делу Фосетта. Сто пятьдесят тысяч долларов! В жизни не видывал такую кучу денег! Перед рождением Бо мы с Дионн обнаружили, что накопили шесть тысяч. Половину мы вложили в инвестиционный фонд, половину потратили на круиз. Но бережливость быстро сошла на нет, и таких денег у нас уже не набиралось. Незадолго до того, как меня отдали под суд, мы перезаложили дом, чтобы выжать из него хоть что-то. Деньги пошли на судебные сборы.