Ингер Фриманссон - Крысоловка

Томас никогда не интересовался, кто его отец. Даже странно как-то. Казалось, ребенок должен припереть ее к стенке и спросить: кто же он, таинственный сэр Леонард? Но мальчик проявлял поразительнейшее безразличие. Как будто его пугала одна лишь мысль, что и мать была когда-то молода, что раздвинула ноги и впустила в себя мужчину.

Случалось, в мальчике она видела нечто английское. Форма рта, порой будившая в ней воспоминания, большие, изогнутые губы. Из-за тощей шеи голова казалась больше, чем была. Комплекцией он пошел в нее, такой же крепкий, жилистый, вот только руки чужие – с длинными тонкими пальцами.

Томас… Где-то он теперь? Неизвестно. После их последней встречи сын отправился в странствия по Юго-Восточной Азии – почти два года назад. Зашел домой забрать кое-какие старые записи. «А он похудел», – подумала Роза. Коснулась нежного пушка над верхней губой.

– Надолго уезжаешь? – спросила она, прижав сына к себе.

Он замер, уронив руки.

– Не знаю, вообще-то…

– Ну хоть приблизительно? На месяц, на полгода? А может, всего на пару недель?

Он высвободился, отстранился, во взгляде почти угроза:

– Как получится.

– Понятно. Просто я подумала…

– Если ты о подвале, то делай с ним что угодно, хоть в аренду сдавай. Тем более там уже почти ничего не осталось из моих вещей. Только книги и всякий хлам.

Она никогда не знала, шутит сын или говорит всерьез. Не понимала его словечек.

– Сдать в аренду?

– Точняк, с жильем же напряженка! А в подвале поместится целая семья беженцев. Ну, или можешь пустить их сюда, а сама перебраться вниз. Обсуди с Лаго, он в коммуне начальник и занимается такими вопросами. Рад будет до усрачки.

– Не уверена, – слабо возразила мать.

– Да ладно, я же все равно уезжаю. Так что пока, мама, и береги себя.

– Томас…

Он остановился у двери, готовый уйти. Черное пальто до пят, мешковатые штаны. Рюкзак на плече.

– Береги себя. Особенно на пляже… и все такое. Ведь там бывают… ну… такие огромные волны… Я бы никогда…

– Буду осторожен. Обещаю.

– Хочешь, я тебя подвезу? – У нее был крошечный «форд», но пользовалась она машиной нечасто. К тому же автомобильчик вечно барахлил.

– Это лишнее. Дойду пешком до станции. Люблю гулять сам по себе. Черт, я когда приехал, кстати, заметил, какие они там на берегу отгрохали дворцы. Поубивал бы этих строителей.

– Выглядит красиво, – сказала она.

– Ага, охренеть как.

– Поселок называется «Ханста-Пляж». Там построят коттеджи. Всем нужно жилье…

– Ну да, тем, у кого денег полно. Ну, так что, все?

– Нет… Просто я…

– Тогда привет. – Он открыл дверь.

– Береги себя, – повторила она. Безразличные слова, какими обмениваются едва знакомые люди, из разряда «хорошего дня». Банальность, которую они с сыном всегда презирали.

Томас улыбнулся, надел темные очки.

– Конечно, мама. И ты береги себя.

Потом накатила жалость к себе. Роза заварила чай и выпила, стоя у окна. Снег был тяжелый, поблескивал; день выдался холодный, но солнечный, свет резал глаза. Днем ее знобило, поэтому решила никуда не выходить. Как обычно, если нападала депрессия.

Затем началось ожидание. Время от времени приходили открытки. Пару раз он звонил – само собой, за счет абонента.

Сын взял с собой гитару, акустическую, подарок Титуса, сохранившуюся со студенческих времен. Скудные деньги, необходимые на жизнь, Томас зарабатывал, играя на улицах и площадях. В Таиланде сын работал у одного шведа, державшего ресторан, подрабатывал официантом и музыкантом на острове Ко-Ланта, в шведском гестхаусе. Когда Роза узнала об этом, то нашла в Интернете фотографии пляжей с ныряющими белобрысыми ребятишками.

– Когда ты приедешь домой? – спросила она в их последний разговор. Томас ответил, что спешить ему незачем. Ей хотелось сказать, как она тоскует, как скучает по нему. И вдруг засомневалась, а так ли это.

Она встала, распрямилась. Хорошо, что всегда следила за собой. Когда жила в Бромма, регулярно наведывалась в тренажерный зал. Невысокая, метр шестьдесят, но жилистая, жесткая, как можжевеловый корень. Сильная. Когда они с Титусом устраивали шуточный армрестлинг, она нередко брала верх. А если проигрывала, то обычно нарочно, поддавалась…

Прислонилась к дереву, пушистый мох забился под ногти. Да уж. Лучшие дни для лестницы давно позади. Порубить в щепу и пустить на растопку. Класу Шредеру придется купить новую.

Прихрамывая, заковыляла в дом и сварила кофе. Сняла длинные штаны, посмотрела на красные пятна на месте ушиба. Нога припухла, наливалась синевой, но жить можно. «Зла не хватает, – подумала Роза, – надо было проклятой лестнице сломаться, как раз когда я добралась до цели. Теперь уже не доделаю…»

И тут вспомнила, что есть другая лестница. Та, что в подвале.

Титус, Титан, Титанище… Сильный, красивый, неуязвимый. Сперва их отношения оставались тайной. По крайней мере, так им казалось. Но вскоре Ингрид поняла, что о них вовсю судачат. Когда под Рождество «Шведский журнал книгоиздателей» раздавал шутливые призы в виде книг с выразительными названиями (и некоторые звучали весьма ядовито), Титусу достался сборник стихов «Потаенное». Поначалу Ингрид не поняла иронию, а когда осознала, то чуть сквозь землю не провалилась от стыда.

Титус рассвирепел. Ринулся к телефону, дабы сей же миг отменить подписку на издание, но в последнюю минуту одумался. Такая реакция положения не исправит.

Да, она знала, что Титус женат. Думать об этом было больно. И не только из-за угрызений совести, нет, ей было обидно и больно за себя. Обычная, банальная ревность. Словами такое не выразить. Да еще приходилось мириться с тем, что он всегда возвращался домой в Бромма. Он бывал у нее при каждом удобном случае. Издательский бизнес предполагает разъезды, и в Париж они поехали вместе. Тогда как раз выпадали долгие выходные, и она закрыла магазин на несколько дней.

Но Роза, его жена… И еще у нее сын, парень по имени Томас.

– Он ведь не от тебя, правда?

– Не знаю, чей он. И я его не усыновлял.

– А сколько ему лет?

– Взрослеет. Когда мы с Розой встретились, ему было десять. Так что можешь сама подсчитать.

Ох уж эти сложные отношения… Титусу пришлось самому воспитывать дочерей, когда его жена сбежала с учителем пения. Отец-одиночка. Правда, через пару лет мать опомнилась и стала навещать детей дважды в неделю, но простить ее до конца Титус так и не смог.

Ингрид же всю жизнь с успехом избегала сложных отношений. Ни мужа, ни любовника. Даже не жила ни с кем. В этом смысле они с Розой были похожи, но поняла она это не сразу.

Ингрид была старшей из трех сестер. Выросла в Хускварне. Отец работал на вентиляторном заводе в Йончепинге, мать домохозяйка. Зажиточная семья, счастливое детство, строгое христианское воспитание. Родители уже несколько лет как умерли, лежат на Восточном кладбище. Что бы они сказали, если бы узнали? Ведь так гордились старшей дочерью, а она спуталась с женатым, как последняя потаскуха. Их Ингрид разрушила чужой брак. Не возжелай… Она змея. Искусительница.