Ингер Фриманссон - Крысоловка

Что же стряслось с этим писателем, Тобиасом, потом? Титус не рассказывал. Вспомнилось многолюдное открытие осеннего сезона в тесных владениях издательства «Бладгюлд», вспомнился молодой автор, тихий и замкнутый. Стеснительный. Как в нем мог прятаться весь этот мрак?

– Он мастер по части описания бездны человеческой души, – говорил Титус. – Но рассказы… черт, на рассказах особо не зашикуешь.

И Титус решил подтолкнуть Тобиаса Эльмквиста в нужное, прибыльное русло. Он был тертым калачом. Умел обращаться с авторами. Таких профессионалов еще поискать.

– Мне это интересно, – говорил Титус, – я словно становлюсь соавтором.

Ингрид бесилась от ревности, когда гадала, как именно он соавторствует с Сисси Нурд, этой производительницей романтических комедий. Он лишь смеялся. Ему льстила ревность. Возбуждала. Специально дразнил, доводя до крика.

Теперь все это в прошлом. Все кончено. Жизнь, любовь, всё. Остались лишь тоска и боль.

Она снова заплакала.

Тоска и боль… Что за высокопарные слова! Хотя и точные. Она застонала, стон перешел в вой, она принялась биться головой о матрас – боль, боль, боль! Раскачивалась из стороны в сторону, кричала – да пусть хоть в аду сгорит эта треклятая рука!

Успокоилась внезапно, затихла. Остается лежать здесь и ждать. Будто жертва на убой – ждать, когда лезвие вонзится в сердце. И ладно, все равно конец всему, ничего у нас с тобой не осталось, дорогой, только смерть.

Она огляделась. В глазах жгло. Лучи света и пляшущие пылинки передвинулись. И в тишине вдруг раздался голос.

Его голос:

– Где ты, малыш, я скучаю. Где ты, мой малыш?

Рука, здоровая правая рука коснулась чего-то острого. Предмета, лежавшего в постели. Ручка. Это знак. Теперь она знала, что делать.

Что-то не так, воздух словно изменился. Она ощутила это, как только открыла дверь. Вонь из подпола. Запах проник в дом.

Но как?

Сбросила туфли и быстро прошла в кухню, даже не положив коврик.

Люк! Открыт.

Полиция!

В висках запульсировало. Закусив губу, медленно двинулась к люку, готовая в любой миг почувствовать на своем плече чужую руку: «Мы вас уже заждались, Роза Бруи! Пожалуйста, пройдите с нами».

Наклонилась, заглянула в дыру.

Пусто. В подвальной комнате было пусто. Кровать у стены, рядом столик, на столике – стул. На кровати – зеленая куртка, в которой пришла Ингрид. Если бы она сбежала, то захватила бы и куртку. Но сбежать она не могла.

Где же она тогда? Заперлась в шкафу?

Опустила коврик на пол, легла на живот. Пустая бутылка из-под воды. Пустая упаковка из-под каши. Если не прячется в шкафу, значит, как-то поднялась наверх. Но как? В одиночку она не справилась бы, без лестницы выбраться невозможно. Даже люк открыть не смогла бы. Кто-то ей помог. Кто?

Клас Шредер? Неужто? Мог заподозрить что-то вчера вечером, а сегодня притворился, будто едет в аэропорт. Что, если он развернул машину после того, как высадил Розу, и помчался обратно? Он знает о существовании люка. Или его приятель Йонни? Может, Клас Шредер позвонил Йонни, попросил выяснить, в чем там дело? Я слышал, как кто-то плакал в подполе. Но как он вошел? А вдруг есть запасной ключ?

Надо спуститься и проверить. Нужно принести лестницу.

Прошлась по комнатам, высматривая следы. Внутри все оцепенело от беспокойства. Вошла в гостиную. Рамирес мирно дожидался ее. Потом, рукопись потом. Никаких признаков чужого присутствия. В спальне кровать не тронута, стоит себе посреди комнаты. Нынче утром Роза, несмотря на слабость, хорошенько перетряхнула постель и аккуратно заправила. Ничего не изменилось, все как было утром. В спальне никто не побывал.

Влезла в башмаки, вышла на крыльцо. Мокрый ковер лежал там, куда его спихнул Клас Шредер. Наклонилась, пощупала. Все такой же сырой, скоро начнет пованивать плесенью. Ни малейшего шанса на иной исход. Посмотрела в небо, там набухали плотные кучевые облака. В апреле погода переменчива. Приподняла мокрый ковер, поволокла к сараю с инвентарем. За сараем с незапамятных времен росла мусорная куча. Старые пружинные кровати, ржавый велосипед, рваные автомобильные шины, разное тряпье. Забросила ковер на груду хлама. Постояла, переводя дыхание. На голову упало несколько капель. Дождь. Убрала волосы за уши и направилась к яблоне за лестницей.

Фига и Земляничка сидели на полу кухни, поджидали ее. Земляничка вскочила и засеменила к ней, села на задние лапки, вытянулась столбиком.

– Ох, вы же оголодали, – пробормотала Роза. – Потерпите. Скоро вас покормлю. Вот разделаюсь с одним важным делом…

Аккуратные усики подрагивали. Земляничка оглянулась и шмыгнула под диван. Затем выскочила на середину комнаты и снова исчезла под диваном. Будто подсказывала.

– Ну, что такое, милая? – спросила Роза. – Что с тобой, что случилось?

Крыса щелкнула зубами, пискнула. Присела, оставила небольшую капельку. Чистую, как жемчужина или роса. Роза опустилась на колени. Неужели там, под диваном, что-то есть? Ну да! Что-то там двигалось, копошилось, какая-то живая масса. Сперва Роза не поняла. Но потом различила хвостики и мордочки. Выводок крысят.

– Откуда? – крикнула она. – Откуда вы взялись?!

Легла на живот, сунула под диван руку. Крысята мгновенно бросились к плинтусу, где темнела дыра. Она встала, отодвинула диван. Прикрыла дыру ногой, нагнулась и все же ухватила одного из крысят. Сильный, негодник. Крысенок извернулся и куснул ее. Сколько ему? Месяц? Она подошла к окну, подняла детеныша к свету. Раздвинула лапки, вгляделась. Самец.

– Черт!

Вынесла крысенка во двор. Дождь уже лил вовсю. Пригнувшись, кинулась к сараю, спряталась под навесом. Она ненавидела себя за то, что собиралась сделать. Но никуда не деться. Она и так была слишком мягка. Сколько в выводке самцов? Вспомнился тот здоровенный крыс-мафиозо из подвала. Наверняка это он проник в дом, оприходовал самочек. И скольких? И вот этот сынок… Сколько сестричек он уже попортил? А его братья? Крысы входят в детородный возраст на четвертую-пятую неделю. А самцы? Кто их знает. В любом случае, нужно контролировать их численность, нельзя позволить как попало размножаться.

Посмотрела на грызуна. Дерзкий, смелый. Чувствовала, как бьется под большим пальцем сердце.

– Прости, – прошептала она.

Крысенок пищал, извивался, дергал лапками, бил хвостом. Роза закрыла глаза. Сжала шею остервенело барахтающегося зверька и крутанула. Легкий, едва слышный треск. Тельце еще несколько раз конвульсивно дернулось и обмякло. Провела указательным пальцем по теплой шерстке. Такая мягкая, такая шелковистая.

– Прости, – повторила Роза и с силой швырнула трупик в кусты.

Она лежала у стены. Тыльной стороной ладони ощущала канавки между кафельными плитками пола. Кто-то обустроил эту комнату. Попытался сделать ее жилой. Томас. Тот мальчик. Он? И где он, в таком случае, сейчас? Можно ли рассчитывать на его помощь? Нет. Ясно, что он здесь больше не живет. И это нормально. Ему лет двадцать пять, не меньше.